Тихая ночь - Чарльз Эллингворт (2012)

— Ты достаточно взрослая, чтобы узнать кое-что, о чем твоя мать узнала всего несколько лет назад, когда ухаживала за бабушкой во время ее болезни. Ты, наверное, не догадывалась, что они с твоим дедом не были счастливы вместе: у него был тяжелый характер, а ей часто нездоровилось — вероятно, на психосоматической почве. Со временем она привязалась к своему врачу. Они виделись каждый день — и в конце концов случилось то, что должно было случиться. Спустя положенный срок родился ребенок — сводная сестра твоей матери, гораздо младше ее. Твой дед, как тебе известно, погиб на фронте, когда его жена была всего лишь на четвертом месяце беременности. Приличия были соблюдены, но девочка не прожила и четырех лет — после войны она умерла от гриппа. Твоя бабушка всегда воспринимала это как божью кару за измену. Она до сих пор оплакивает ребенка. Подозреваю, что случай поддержать тебя будет для нее своего рода искуплением — быть может, замещением. Как думаешь?

Дочь изумленно взирала на него. Он криво усмехнулся.

— Это… немного неожиданно, согласен. Но такова жизнь.

— Что ты предлагаешь, папа?

— Я предлагаю тебе поехать к бабушке в Онфлер и пожить у нее, пока не родится ребенок. Здесь тебе явно нельзя оставаться. Никто, ни один человек — и уж точно не твоя бабушка — не должен знать, что отец ребенка бош. Мы придумаем какую-нибудь историю — ты не первая и не последняя, с кем такое случается во время войны. Когда ребенок появится на свет, мы сможем устроить, чтобы о нем кто-нибудь позаботился — если дадим за ним приданое, так сказать. Наверняка найдется какая-нибудь крестьянская семья, которая с удовольствием его примет. Потом, полностью оправившись от своей «болезни», ты сможешь вернуться в Монтрёй, и никто — ни Жером, ни кто-либо другой, — ничего не узнает.

Слушая его, Мари-Луиз поглаживала тыльную сторону ладони и рассматривала замшелые корни дерева у себя под ногами.

— Спасибо, папа.

Тут их прервала шумная суета Бернадетт. Они наблюдали, как служанка накрывает маленький столик между ними и раскладывает рядом с кувшином воды ветчину и хлеб. Связи Мишеля Анси по-прежнему защищали их от дефицита продуктов, от которого теперь страдала вся Франция.

Когда они сели обедать, Мари-Луиз впервые за несколько недель принялась спокойно размышлять. Она понимала, что отец предложил единственный разумный план — логически правильный и практичный. Что еще ей оставалось делать? Но глубоко внутри она не могла обрубить концы, не могла отказаться от существа, которое было частью ее самой и чудесного человека, который ушел из жизни. Отец никогда не поймет этого — и уж точно не сейчас, — поэтому Мари-Луиз молча доела обед, не возвращаясь больше к этому вопросу.

Через три недели Мари-Луиз села на поезд до Онфлера. Передвижения по оккупированной зоне были строго ограничены, а чтобы выхлопотать разрешение на поездку к порту, потребовались документы, которые даже мэру Монтрёя оказалось непросто достать. Директор школы, учителя и многочисленные друзья слали письма, интересуясь здоровьем Мари-Луиз. Это и болтовня Бернадетт постепенно развеяли ее страхи. Мари-Луиз поняла, что во всем городе никто, кроме Жислен, понятия не имеет о том, что произошло на самом деле. Каких бы подвохов она ни ждала от будущего, настоящее надежно держал в руках ее немногословный отец.

Мари-Луиз шла на вокзал пешком, опираясь на его руку, а он нес ее чемодан. Хотя ее болезнь была вызвана душевными муками, тело тоже страдало: похудевшая и слабая, Мари-Луиз просила отца подождать, пока она присядет и отдохнет; и так полдюжины раз, пока они спускались с холма, на котором стоял их дом. Те, кто встречался им на пути, останавливались, снимали шляпы и желали Мари-Луиз выздоровления, и их обеспокоенные лица выражали не порицание, а тревогу.