Месть женщины - Наталья Калинина (1995)

— Отец, но я думал… Правда, я никогда не молился Богу, но когда я читал в книгах о любви, она всегда казалась мне прекрасной, — смущаясь, заговорил Ваня. — И поначалу, когда у нас с Ингой случилось это… — Он задохнулся на мгновение, обожженный воспоминанием о наслаждении от ласк Инги. — Но это было совсем не похоже на то, о чем ты говоришь. Я сейчас ненавижу свое тело. Потому что это было так грязно, так…

Он замолчал и крепко стиснул зубы.

— Я не стану убеждать тебя в обратном, — заговорил Толя. — Быть может, и тебе посчастливится встретить ту, что соединит в себе небо и землю.

— Это все выдумки писателей. Я тоже любил раньше художественную литературу. Теперь — нет: я ей не верю.

— В ту пору, когда мы с ней встретились, я еще не успел прочитать ни одной книги, кроме Библии, ну и тех, что мы проходили в школе, — продолжал свой рассказ Толя. — Я совсем не думал о женщинах и о любви. В кино меня не водили — нам это было не по карману. Я не мог про нее ничего придумать — я полюбил ее такой, какой она была. И, наверное, осталась. Думаю, она не изменилась.

— А потом появился этот Ян, — продолжал вспоминать Толя. — Я лежал в больнице и думал со злорадством о том, что больше никогда не смогу встать. С Машей в это время приключилась странная история — она несколько дней прожила в квартире своей матери, но почти ничего не помнит из того, что там происходило. Там оказалась какая-то цыганка, которая пыталась заставить Яна насильно ее полюбить. Похоже, она их обоих загипнотизировала, но Маша очнулась первой. Дверь была заперта, ключа не оказалось нигде, и она выбралась из окна по дереву и прибежала домой. А потом… Нет, остальное все так странно и неправдоподобно…

Толя рассказал Ване все без утайки. О своем бегстве из больничной палаты, о водителе автобуса, приютившем его на ночь, о страшном загородном доме, в котором в муках погибла Маша-большая, о привязанной к кресту женщине, с головы до ног вымазанной ее кровью, как оказалось, дочери того водителя автобуса, пропавшей несколько недель назад…

Ваня слушал молча, не задавая ни единого вопроса. Солнце больно жгло щеки — он не знал, что это их разъедала соль его слез.

— Маша любила меня, пока не появился Ян, — заключил свой рассказ Толя. — Только он появился слишком поздно, для того чтобы стать для нее всем на свете. И вовсе не потому, что он, быть может, и в самом деле ее брат по крови.

— Я очень любил дядю Яна, — сказал Ваня. — Я напридумывал себе в детстве, будто он — мой отец, а мама скрывает это от меня, но когда-нибудь обязательно скажет. Почему-то я никогда не представлял тебя в роли моего отца. — Он задумался.

— В Яне есть что-то от монаха, — заговорил опять Толя. — Хотя я знаю его не слишком хорошо для того, чтоб составить о нем правильное представление, но мне кажется, его любовь к Маше была чересчур жертвенной. Это была не любовь, а своего рода идолопоклонство. Еще, мне кажется, Ян испытывал чувство вины от того, что оказался ее братом. Это была его ахиллесова пята.

— Его увела та цыганка, — вдруг сказал Ваня, припомнив с ясностью события того вечера в цирке. — Она пыталась подчинить его своей воле, и, кажется, ей это удалось. Инга тоже хотела подчинить меня своей воле.

Ваня переплыл реку ночью. Он изрядно выпил на поминках. Но алкоголь его не взял — мысли не путались, голова совсем не кружилась — он лишь придал ему решимости и отваги. Вода казалась черной и тяжелой. На берегу его мокрое тело облепила мошкара. Ваня хлопал себя по груди и ногам, потом догадался сорвать ветку и стал обмахиваться ею.

Шалаш был пуст, но он и не ожидал увидеть в нем Ингу. Он вдруг со всей силы пнул ногой по одному из столбиков, на которых тот крепился. Крыша накренилась, потом съехала вниз, обнажив похожие на ребра стропила.