Месть женщины - Наталья Калинина (1995)

— Я потеряла водительские права, а кредитную карточку забыла дома. Я так спешила… Прошу вас, пустите — ведь мы с Арчи были близнецами.

…Она обратила внимание на большой кровоподтек на его левой скуле. Быстрым резким движением сдернула простыню. Ни единой царапины на теле. Пенис сморщился и стал похож на шею общипанного гуся. Ее чуть не вывернуло, и она на мгновение отвернулась.

— Ваши родители… Они против вскрытия, — слышала она голос сержанта. — Окружной прокурор… по телефону… Они сказали… католики… Душа не попадет в рай, если произвести вскрытие.

Когда сержант отошел, Синтия достала из кармана маленькие ножницы и, нагнувшись, быстро чикнула ими над ухом мертвого Гарнье. У нее в руках остался блестящий темно-каштановый завиток волос.

— Я не увижу своих родителей, — сказала она, обращаясь к сержанту, провожавшему ее к выходу. — Прошу вас, не говорите им, что я здесь была. У нас последнее время, как бы это сказать, довольно напряженные отношения. Понимаете, я вышла замуж за человека, которого… Словом, они мне этого не простили. Как вы думаете, Ар… Арчи умер своей смертью?

— Его убила взбесившаяся лошадь, мисс. Лошадь, к сожалению, к суду не привлечешь. Однако… — Он вдруг замолк и глухо кашлянул в кулак. — Ваш брат любил женщин?

— Нет. Насколько мне известно, он был гомосексуалистом. Но родители вряд ли об этом догадывались. Когда-то у нас с ним были очень доверительные отношения.

Она села в такси, и сержант взял под козырек.

«Как хорошо, что догадалась надеть темные очки, — думала Синтия, откинувшись на спинку сиденья. — Женщина устроена так, что не может до конца контролировать свои эмоции…»

На пляже в Ницце они случайно столкнулись с Бернардом Конуэем — когда-то давно он ухаживал за Луизой Астуриас, и старый Джек Конуэй одно время всерьез верил в то, что у его младшего сына хороший вкус и отменный нюх. Однако дальше помолвки дело не пошло, хоть Луиза даже сумела не разочаровать Бернарда в постели. Они остались друзьями. И сейчас искренне обрадовалась встрече.

— Она могла бы быть моей дочерью, не так ли? — сказал Бернард, окинув заинтригованным взглядом успевшую хорошо загореть Синтию, и едва заметно подмигнул Луизе. — Ну а ты, если и изменилась, то разве что еще больше похорошела. И это вовсе не комплимент — я уже слишком стар для того, чтобы делать их молодым женщинам.

— Ты неисправимый шутник, Берни. — Луиза счастливо улыбалась. На ней был черный с белыми полосками и кубиками купальник, и она возблагодарила Всевышнего за то, что всю последнюю неделю обходилась на обед салатом из авокадо и молодых побегов бамбука, который запивала разбавленным минеральной водой вином. Бернард был не из тех мужчин, которых можно взять и вычеркнуть из памяти. К тому же, насколько ей было известно, он все еще холост. Ну а Син пора замуж — в ней так и бурлит эта дьявольская испанская кровь.

— Мечусь по всему свету, — рассказывал Бернард, потягивая «гибсон»[41]. Они сидели втроем на террасе бара с чудесным видом на белоснежный город под ослепительно ярким солнцем. — Отец постепенно отдает все дела мне. — Он грустно усмехнулся. — Когда-то прятался от дел, предпочитая им развлечения, теперь же… О Господи, в этом мире развлечений все так удручающе однообразно. От удачной сделки чувствуешь по крайней мере удовлетворение и на какой-то момент считаешь себя гигантом бизнеса. К тому же тут все зависит от тебя. В любви же… — Бернард закрыл глаза и тряхнул головой, словно пытаясь освободиться от какого-то наваждения, — в любви от тебя ровным счетом ничего не зависит. Ты пьянеешь от счастья, теряешь голову, делаешь глупости. Непоправимые глупости. В бизнесе всегда есть возможность что-то исправить. В любви непоправим даже самый маленький промах. В любви…

Бернард замолчал и стал барабанить пальцами по скатерти.