Месть женщины - Наталья Калинина (1995)

Он делал это умело, но быстро выдохся. Я вздохнула, невольно вспомнив А-2.

— Не понравилось? Я сегодня не в форме. Хандра заела. Давай еще.

— Скоро придет мама…

— Да, да, но Нина всегда пьет снотворное, и я бы мог…

Я ухватилась за эту идею.

— Мог бы? Неужели? В таком случае ровно в три в гостиной на диване или на полу.

(Я хорошо знаю мамино расписание.)

— А…

— Думаю, он сегодня дома не ночует. Или же будет к тому времени безмятежно спать.

…Мы занимались этим на ковре. Меня возбуждало мамино посапывание — дверь в спальню оставалась приоткрыта. Но самое острое возбуждение я испытала, когда услышала, как в замочную скважину вставили ключ.

— Все о’кей, — шепнула я на ухо партнеру. — Никаких комплексов.

Я закрыла глаза, чувствуя приближение оргазма. Когда я их открыла, прямо надо мной стоял А-2 и смотрел на меня прищуренно и колюче.

— Она тебе изменила, да? — услыхала я из прихожей голос А-1. Потом его довольный смех. — Не расстраивайся, друг. Cosi fan tutte[10]. Но это хотя бы эстетическое зрелище? — А-1 уже был подле А-2. — Нет, мне не нравится партнер. — (Я уловила в его голосе нотки ревности: похоже, он возлагал на Л.К. какие-то надежды.) — Сань, будь другом, смени его. Камера заряжена.

Кажется, Л.К. был шокирован, хоть и попытался это скрыть. Он удалился в спальню и плотно прикрыл дверь.

День, ночь, вечер — все смешалось. Меня хотят, и я могу заказывать музыку.

Он был ошарашен, когда увидел на пороге меня.

— Не бойся — Старуха уехала надолго, а ваша домработница выходная, — сказала я и прошла мимо него в похожий на музей антиквариата холл. — Богато, но не хватает артистизма. У Старухи купеческий вкус.

— Не называй ее так, прошу тебя, — сказал А-2. — Она замечательная женщина. Ты не представляешь, скольким людям она помогает.

— Особенно тем, у кого выносливый пенис.

— Ревнуешь?

— Сейчас уже нет. Рабов не ревнуют, а жалеют. Но я не умею жалеть.

Мы вошли бок о бок в огромную гостиную с натертым настоящим воском паркетом и камином в мраморных амурах. Я взгромоздилась с ногами на мягкий кожаный диван и попросила сигарету.

— Здесь нельзя курить. У… Екатерины Викторовны саднит от дыма горло.

— Понятно. — Я достала из кармана пиджака свои сигареты и щелкнула (очень громко) зажигалкой. — А чего здесь нельзя делать еще? Вернее, что можно делать?

Он сел в кресло напротив, уставившись в какую-то точку левее моего уха.

— Она сделала для меня так много, — изрек он, все так же глядя в эту точку. — Я жил в конуре, меня не брали ни в один театр из-за анкеты, в кино снимали только в массовках. Все из-за той же проклятой анкеты. Она…

— Добрая фея из сказки, — сказала я, пуская струю дыма в высокий потолок с лепниной вдоль карниза и вокруг роскошной — как в дорогом борделе — люстры со множеством хрустальных висюлек. — Взмахнула палочкой — квартира в одном из самых престижных районов столицы, еще раз — главная роль в кино, в третий раз взмахнула — загранпоездка, ради которой простой советский актер готов неделю жрать из-под себя дерьмо и строчить паскудные анонимки на коллег. Но ты нашел более достойный выход. — Я повернула голову и посмотрела в открытую дверь другой комнаты. Там возвышалось ложе: широкое, застланное похожим на шкуру тигра покрывалом из пушистой синтетики и с длинной подушкой-валиком цвета осенней листвы возле обитой белой кожей спинки. — Более того, ты скрашиваешь одинокую старость существу, достойному…

— Прекрати. — А-2 вскочил с кресла и подошел к окну. — Тебе этого не понять. Тебе принесли все на блюдце с голубой каемкой.

— Ты уверен?

Он обернулся и окинул меня растерянным взглядом.