Лабиринты судьбы - Марина Преображенская (1996)

Тогда я предположила, что он удачливый бизнесмен, вовремя вложивший и раскрутивший свои капиталы. Это выглядело более правдоподобно, но тут же появлялась масса несостыковок, терзавших меня.

«Неужели он бандит? Низкий, мерзкий вор, мафиози, так прекрасно маскирующийся, скрывающий свое подлое истинное лицо?»

Идти домой мне не хотелось, и я, резко повернув от метро, пошла в сторону рынка. Собственно, мне ничего не нужно было покупать, но на подходе к рынку расстелили свои клеенки местные пенсионерки и бичеватого вида люди, далекие от пенсионного возраста. На клеенках, расположившихся по обе стороны дороги, лежала всякая ерунда доперестроечного, а порой и дореволюционного периода. Мне нравилось смотреть на пожелтевшие фотографии прадедов и прабабок торгующего люда, на черные костяные светильники, являющиеся скорее антиквариатом, чем предметом бытового пользования, на булавки, цепочки, значки, фарфоровые статуэтки и стеклянные вазы, короче, на всю ту утварь, которую следовало бы поместить в историко-архивный музей и изучать по ней «историю государства Российского».

Поход к рынку несколько отвлек меня от неотвязных мыслей. Я даже поторговалась с одной бабулькой и купила у нее, непонятно зачем, старенькую брошь с отломанным замочком и выпавшими на треть камешками красно-гранатового цвета.

— Ой, спасибо, доченька! Дай Бог здоровья, счастья и любви тебе! — Бабулька складывала мятую тысчонку в маленький прямоугольничек и доставала серенький, вышитый шелком носовой платок, вероятно, чтоб использовать его вместо кошелька.

— Как же, мамаша, — усмехнулась я с грустью. — И счастья даст, и радости. От себя оторвет да в мои руки положит.

— Даст, даст, не сумлевайся! А может, тебе вот и эту брошечку?

— Одной хватит, благодарствую, — ответила я, почувствовав, что еще немного настойчивости со стороны «коробейницы», и я заберу все это барахло вместе с разорванными башмаками неопределенно-растоптанного размера и стану благодарно запихивать покупку в свою маленькую кожаную сумочку.

Я попыталась поймать рукой только что болтавшуюся на узком длинном ремешке сумочку, но все никак не могла нащупать ее у себя за спиной. Я остановилась и без удивления поняла, что сумочку у меня срезали, остался только ремешок, блестящей змейкой тут же соскользнувший в слякоть под ногами.

В сумочке у меня была стодолларовая купюра, несколько отечественных небольшого достоинства, косметика и расческа. Больше всего было жаль записную книжку, но я тешила себя тем, что по совету одной приятельницы, ведущей активный образ жизни, совсем недавно удосужилась переписать телефоны в новый блокнот, а стало быть, не осталась без нужных и интересных мне связей.

Сто долларов — приличная сумма, но усилиями Леши я была устроена на хорошо оплачиваемое место, где отрабатывала практику и получала довольно большую зарплату.

Опять Леша! Ну — бандит, и что? Господи, как мне надоело это самокопание, поиск истины и нравственные мучения!

Да в конце концов, каждый имеет право жить так, как он того хочет. И каждый по жизни своей получит то, что заслуживает.

Я сунула руку в карман и обнаружила там несколько жетонов для метро и сотенные бумажки.

У входа в метро, протянув шапку для подаяния, стоял одноногий калека. Я посмотрела вокруг. Народ обтекал этого человека равнодушным потоком. Изредка останавливались далеко не молодые люди и, суетливо роясь в сумках и тощеньких кошельках, доставали звенящую мелочь и бросали в облезлый головной убор.

Когда тебе плохо, то очень часто утешает мысль, что есть люди, которым еще хуже. От этого ты становишься как бы на полголовы выше себя самого и чувствуешь прилив благодарности ко Всевышнему, что он тебя не покинул и дал тебе возможность жить не в самых худших условиях.

Я вынула свои сторублевки и положила в шапку. Калека равнодушно извлек их оттуда и сунул в карман, оставив нетронутой мелочь.