Лабиринты судьбы - Марина Преображенская (1996)

Мне было лень поворачиваться, и я только тихо произнесла:

— Присядь рядышком.

Кровать заскрипела и глубоко провалилась под тяжестью тела, опустившегося на пружины.

— Демина, я так и знал, что ты меня ждешь. — Противный, слащаво-приторный голос воспитателя шибанул меня током. Я хотела вскочить, но он сгреб меня в охапку и стал мять липкими лапами. Все тот же псиный запах пота забивал мне дыхание. Слюнявый язык уже заползал в рот сквозь плотно сомкнутые губы. Рвотные позывы выворачивали мне глотку, а руки немощными плетьми свисали с кровати, прижатые тяжелым телом борова.

Все, что я могла делать, это стонать и бессильно уворачиваться из-под его агрессивно возбужденного тела.

— Ира! — Резкий окрик заставил борова молниеносно соскочить с меня. Мгновение он растерянно озирался по сторонам и переминался с ноги на ногу, а затем пошел в наступление:

— Кто тебе позволил войти без стука, сявка! Почему ты в женском подъезде без разрешения?! Кто ты такой, чтоб так нагло ухмыляться?! Щенок подворотный! Ублюдок! Вон отсюда! Вон, кому сказано!!

На мое удивление, Антон не сжался, не сдвинулся с места и даже не опустил ухмыляющихся глаз. Он стоял расслабленно и спокойно. Мне показалось, весь этот пыл жирного мерзавца его даже несколько забавляет.

— Может, я вам помешал? — послышался его тихий, но полный скрытой угрозы голос. — Мне показалось, что вы один не справитесь. А еще я подумал, что даже спать вам придется отныне, как акуле. Полмозга отдыхает, пол — на стреме.

— Ты еще вякаешь, мерзавец? — все еще воинственно, но значительно поумерив свой пыл, прорычал красномордый.

Щеки его полыхали и раздувались, подобно кузнечным мехам, рубашка трещала на животе, грозясь лопнуть и вывалить на пол слоистый поток жировых отложений.

— Я не мерзавец, рекомендую запомнить мое имя — Антон.

— Ух ты, сволочь! — прохрипел от негодования жирпотребсоюз, но тут же получил мощный удар в солнечное сплетение. Пуговица на рубашке треснула и покатилась. Я вскочила на ноги, взяла Антона за плечи и горячо задышала в ухо:

— Идем отсюда, Антошка. Идем. Не ввязывайся, слышишь.

Красномордый поднял побледневшее лицо и, глотая воздух, Хрипло пообещал:

— Ну все, щенок, я тебя убивать буду.

— Помогите! По-мо-ги-те! — заорала я, и в тот же момент дверь распахнулась.

В квартиру вошла обеспокоенная Марта Петровна и, гневно взглянув на Антона, сказала:

— Все, Хусаинов, вход в женский подъезд тебе заказан.

— Но, Марта Петровна, — пролепетала я.

— Никаких но! Ни-ка-ких но! Точка.

Она прошла в комнату и увидела растрепанного, вспотевшего, в расползающейся на пузе рубашке своего сменщика. Глаза ее сузились. Она оторопело посмотрела в нашу с Антоном сторону и тихо спросила:

— А… В чем, собственно… э… дело? — И неожиданно решительным громким эхом переспросила: — В чем, собственно, дело? Андрей Викторович, может, вы мне объясните? Что вы делаете в комнате Деминой?

— Вы, дорогая, лучше бы объяснили, почему вас не было на вахте? А потом задавали всякие глупые вопросы. Я воспитатель и не вижу препятствий к тому, чтобы проведывать своих подопечных.

— В нерабочее время? — ехидно уточнила Марта Петровна.

— В рабочее время я не отхожу от вверенного мне поста.

— Ах, вот оно что, — понимающе протянула Марта Петровна и, обратившись ко мне, сказала: — Демина, вам будут звонить через… — Она посмотрела на часы и, пошевелив губами, произнесла: — Три минуты. Идемте.

Антон улыбнулся мне и шепнул:

— В одиннадцать.

Я взглянула на настенные часы и так же тихо ответила:

— В шесть.

— О’кей! — Антошка из указательного и среднего пальца изобразил латинскую V, потом переменил положение пальцев, зажав четыре в кулак, а пятый — большой — подняв вверх, и убежал.

Мимо нас прошел неторопливой раскачивающейся походкой Андрей Викторович и посмотрел на меня злыми рысьими глазками.