Я не боюсь летать - Эрика Джонг (2017)

– Настоящий негодяй!

– Ну-ну, моя прелесть, не воспринимай это так серьезно. Ведь мораль истории все равно остается прежней, разве нет?

– Твоя мораль – дорога в Альпах – сплошные повороты.

– Кажется, я где-то уже слышал и это, – сказал он.

– Так вот, я еду с тобой.

– Куда?

– В Шербур. Нам придется проехать по Бретани à cinq[413]. Будем трахаться все вместе и не придумывать дурацких нравственных оправданий – как ты сам сказал в Вене.

– Чепуха. Никуда ты не поедешь.

– Нет, поеду.

– Нет, не поедешь. Я не допущу.

– Что ты хочешь сказать – не допустишь? Что еще за херня такая? Ты выставлял наши отношения напоказ перед Беннетом. Подталкивал меня, чтобы я перетряхнула свою жизнь и поехала с тобой, а теперь оказывается, хочешь оставить свои маленькие семейные радости в целости и сохранности! Ты меня что – совсем за дерьмо держишь? Это ты мне наврал с три короба о честности и открытости, о том, что нельзя жить в миллионе противоречий. Я еду с тобой в Шербур – и точка. Хочу познакомиться с Эстер и детьми, будем жить сегодняшним днем, не строя никаких планов.

– Ничего подобного. Я тебя не возьму. Если понадобится, я тебя просто выброшу из машины.

Я смотрела на него, не веря своим ушам. Почему так трудно поверить, что он такой бессердечный? Совершенно ясно: он сделает то, что говорит, – если нужно, он просто выбросит меня из машины. И возможно, поедет дальше, смеясь.

– Но разве тебе не противно собственное лицемерие? – Голос у меня срывался, словно я заранее знала, что меня ждет проигрыш.

– Не собираюсь расстраивать таким образом ребятишек, – сказал он. – И давай закончим разговор.

– Но расстроить меня – тебе запросто!

– Ты взрослая девочка. Перенесешь. А они – нет.

Что я могла ответить на это? Я могла визжать и кричать, что я тоже ребенок, если он меня бросит, мне конец, что я рехнусь. Может, так оно и будет. Но я не была ребенком Адриана, и мое спасение не входило в его обязанности. Теперь я ничей ребенок. Раскрепощенный. Абсолютно свободный. Такого ужасающего чувства я не испытывала за всю свою жизнь. Все равно как стоять на краю Большого каньона и надеяться, что научишься летать, прежде чем ударишься о землю.

Только после его ухода я смогла собрать в горсть ужас и подчинить себе. Мы не расстались врагами. Когда я поняла, что поражение неизбежно, то перестала ненавидеть его. Просто сосредоточилась на том, как мне дальше быть одной. Как только перестала ждать помощи от него, я обнаружила, что могу даже испытывать к нему симпатию. Я не была его ребенком. У него есть право защищать своих детей. Даже от меня, если во мне видит угрозу для них. Он предал меня, но я все время чувствовала, что это произойдет, и в некотором роде использовала его как предателя с такой же определенностью, с какой он использовал меня как жертву. Он был инструментом моего освобождения наоборот. Я смотрела, как он уезжает в своем «триумфе», зная, как только между нами проляжет достаточное расстояние, я снова влюблюсь в него.

И потом, он, уезжая, все-таки предложил мне помощь. Мы вместе узнали про билеты на самолет в Лондон и обнаружили, что на ближайшие два дня все места проданы. Я могла подождать до среды или узнать насчет парома на следующий день. Или поехать в аэропорт и сидеть и ждать – может, кто откажется от билета. У меня был выбор. Мне придется усмирять бешеный стук сердца, пока я не найду Беннета… или кого-нибудь другого. Может быть, себя.