Я не боюсь летать - Эрика Джонг (2017)

– Нет, дорогая, ими пользовались только в старину, когда люди пребывали в более варварском состоянии. С тех пор цивилизация далеко продвинулась.

То был цивилизованный 1955 год, едва десять лет прошло после устроенного нацистами холокоста; это была эра атомных испытаний и накапливания запасов; прошло всего два года после Корейской войны, а охота на ведьм, то бишь на коммунистов, еще толком и не закончилась – в ходу были черные списки, в которых значились имена многих друзей моих родителей. Но в тот дождливый вечер в Лондоне мать, разглаживая простыни из настоящего хлопка, между которыми дрожала я, утверждала, что цивилизация продвинулась далеко. Она щадила меня. Если правда была слишком тяжела, она предпочитала обманывать.

– Хорошо, – сказала я и закрыла глаза.

А дядюшка Сэм, который столько всяких вещей вывел из налогооблагаемой базы, всего два года как во имя цивилизации отправил на электрический стул супругов Розенберг. Два года назад – это разве в старину? Мать и я решили делать вид, что так оно и есть, обнялись, а потом она выключила свет.

Но где моя мать сейчас? Она не спасла меня тогда и не могла спасти теперь, но если бы она хотя бы появилась, то я бы наверняка смогла прожить эту ночь. Мы живем ночь за ночью. Будь я похожа на Скарлетт О’Хара, то смогла бы отложить эти мрачные мысли на завтра.

17

Сновидения и реальность

Мне это представляется следующим образом. Не так уж страшно (я хочу сказать, это может быть страшно, но оно не приносит вреда, не отравляет) обходиться без того, что тебе очень хочется… Страшно делать вид, что нечто второсортное первосортно. Делать вид, что тебе не нужна любовь, когда она тебе нужна, или что тебе нравятся плоды твоих трудов, когда ты знаешь, что могла бы сделать лучше.

Дорис Лессинг. Золотой дневник

Когда стало ясно, что не засну, я решила встать. Страдая сезонной бессонницей, я знала, что иногда ее можно победить, перехитрив: сделать вид, что тебе вообще наплевать на сон. И сон иногда чувствует себя уязвленным, как отвергнутый любовник, подкрадывается незаметно, пытаясь соблазнить.

Я села на кровати, подобрала волосы заколкой и сняла с себя грязную одежду. Я подошла к занавеске, с напускной бравадой отодвинула ее в сторону и заглянула туда. Никого. Я оседлала биде и выписала туда целую реку, удивляясь тому, как долго умудрялась не опустошать мочевой пузырь. После это я вымыла свою раздраженную и липкую промежность и сполоснула биде. Я плеснула себе в лицо водой из-под крана и учинила поверхностную мойку. Грязь стекала у меня с рук, как в детстве, когда я приходила домой, целый день проиграв на улице. Я подошла к двери и проверила, надежно ли закрыт замок.

Когда кто-то кашлянул в соседней комнате, я чуть не подпрыгнула до потолка.

«Расслабься», – приказала я себе.

Но туманно я осознавала, что если можешь встать и вымыться, то это по меньшей мере признак жизни. Настоящие психи просто лежат в своем говне и моче. Хоть некоторое утешение. На самом деле я цеплялась за соломинку.

«Есть люди, которым куда как хуже, чем тебе», – сказала я, с трудом сдерживая смех.

Голая и несколько воодушевленная тем, что стала чище, я встала перед помутневшим зеркалом во весь рост. У меня был как нельзя более странный загар от езды в открытом автомобиле. Колени и бедра были красные и кожа на них шелушилась. Нос и щеки у меня – красные. Плечи и руки – сожжены, кожа потрескалась. Но остальные мои части были практически белыми. Этакое странное лоскутное одеяло.