Ревность - Селия Фремлин (2008)

— Значит, ты встретила меня на станции во вторник? — спросила она. — Я что, ждала поезда?

Спросила и тут же поняла, какой, должно быть, идиоткой выглядит. От неминуемого позора ее спас только благословенный эгоцентризм, свойственный человеческому существу, пребывающему в сильном волнении.

— Ждала поезда? — рассеянно повторила Нора. — Не знаю, я не думала о поездах. Я не собираюсь ехать за Недом в Брайтон, даже если он там. По-моему, это было бы неразумно, как считаешь? Он бы тут же вообразил, что за ним гонятся, преследуют… — И продолжила с ревностной гордостью запоздалого неофита: — Говорят, когда мальчик крадет, то на самом деле он крадет любовь, а вовсе не деньги.

Розамунда сильно подозревала, что в случае с Недом это были именно деньги, особенно если он намеревался жить на них в Брайтоне, не утруждая себя работой. Но вслух она ничего такого не сказала, поскольку Нора вроде бы находила в данной теории определенное утешение. Вместо этого Розамунда предположила:

— А может, в душе он считает, что всего-навсего одолжил деньги, и после собирается их вернуть. Тогда это вообще не воровство, в обычном смысле — не воровство.

Лицо Норы просветлело.

— Верно! Не воровство! И знаешь, если в конце концов у него и не получится их вернуть, это все равно нельзя считать воровством, потому что тогда он не думал, что ворует…

Бедняга Нора. Защищает свой мирок с одержимостью загнанной в угол зверюшки, заранее готовясь противостоять любой возможной напасти. Теперь она легко сможет перенести то, что Нед, по всей вероятности, никогда не вернет деньги.

Или все не так? Розамунда с тревогой смотрела на Нору. Та стойко прихлебывала остывший чай, но по ее щекам текли медленные слезы. Она никогда прежде не видела, чтобы Нора плакала; как многие робкие и беспокойные люди, постоянно толкующие о собственных невзгодах, Нора глубоко прятала свои истинные чувства.

— Нора, не надо! Все уладится, вот увидишь! — воскликнула огорченная Розамунда. — Правда, уладится! Нед в душе хороший парень, я в этом уверена… Просто такой возраст… Уйма мальчишек проходит через это… Он вернется!

От всего сердца желая утешить Нору, она без умолку сыпала оптимистическими банальностями, которыми обычно грешила сама Нора и за которые Розамунда ее слегка презирала, но сейчас они почему-то не действовали.

— Он вернется как миленький! — горько согласилась Нора. — В этом я как раз не сомневаюсь! Как ты не поймешь — в этом-то вся и беда! На самом деле меня не пугает, что он будет вытворять в Брайтоне: ни «алые сердечки», ни девицы, ни поездки в пьяном виде на угнанных машинах — ничего. Я уже дошла до той точки, когда мне все безразлично. Единственное, чего я страшусь сейчас, это что через три дня он снова будет здесь, в доме, с той же скукой и тем же нежеланием хоть чем-нибудь заняться… Будет весь день слоняться из угла в угол, клянчить деньги, грубить отцу, заставлять нас все время ссориться из-за него… Никогда мы с Вильямом больше не будем счастливы, никогда! Этот малый висит у нас на шее как свинцовая гиря, мы прикованы к нему до конца наших дней! Это наш пожизненный приговор! Он никогда не уберется, я знаю, и никогда не найдет чем заняться. Будет вечно торчать дома, доставляя нам только горе. И они еще рассуждают о том, что родители — собственники! Нет, это безнадежно, безнадежно…

Не в силах больше сдерживаться, Нора разразилась бурными рыданиями, но прежде, не глядя, поставила на пол чашку, чтобы не мешала.

— Может быть, он уже дома! — рыдала она, уткнувшись в громадный носовой платок. — Если бы ты знала, какой ужас на меня наводит один вид чемодана в прихожей, и рюкзака, и магнитофона, — он всегда забирает с собой все свое барахло, будто навсегда уходит, и всякий раз, еще неделя не кончится, а каждая проклятая вещь снова здесь… И Вильям снова бесится, а мы как раз только начали более или менее ладить… и вся эта стирка… и никогда не уберет за собой после завтрака!..