Водка + мартини - Пол Райзин (2007)

Но уже слишком поздно. Полкинотеатра задирается чуть ли не вертикально кверху, экран почти у тебя над головой. Наступает совершенно жуткая минута, когда в голове бьется одна-единственная мысль: боже, он же сейчас станет царапать хвостом по взлетной бетонке. И наводящая ужас тряска, и визг убирающегося шасси — тут я вспоминаю, что, когда был маленьким и качался на качелях, тоже убирал под себя ноги, чтобы взлететь повыше.

И тогда, и только тогда чувствуешь облегчение, когда слышишь сладостное позвякивание тележки с напитками — мы живы! мы живы! — и к тому времени, когда мы заходим на посадку, я уже, слава богу, достаточно набрался, чтобы было абсолютно наплевать, сядем мы или превратимся в пылающий шар.

Можно подумать, что я преувеличиваю. Нисколько: когда гаснет светящееся табло «Пристегните ремни», я ловлю себя на том, что сжимаю руку Ясмин так сильно, что на ней остаются следы моих ногтей.

— Извини. Я всегда нервничаю в самолете, — сообщаю я ей. — Будь здорова.

Мы чокаемся. И я машинально запускаю руку в карман пиджака, где лежит неизменная пачка «Силк кат» — это движение так глубоко укоренилось в моем существе, что кажется врожденным. Но в самолете курить не разрешается — а особенно (и это было подчеркнуто) в туалете, где специально вмонтированы детекторы дыма. Мне ничего не остается, как только откинуть кресло и с неким изумлением созерцать свою удивительную спутницу. А она нацепила наушники и с серьезным видом переключает каналы развлекательной программы, предлагаемой авиакомпанией.

Клайву, конечно, очень не понравилось, что Ясмин недолго думая выдернули из его шоу. Я уверен, что еще меньше ему это понравилось, когда он узнал, с кем она отправляется и с какой целью. Но, к счастью, тут он уже ничего не мог поделать — здесь пахло настоящей журналистикой, а не телевизионной показухой — так что, когда мы утром столкнулись с ним в дверях кабинета Монтгомери Додда, он еще раз удостоил меня тошнотворным кивком «настоящего мужчины».

— Послушай, ты не обижаешься, что я умыкнул у тебя Ясмин? — говорю я ему, чтоб еще больше подбодрить себя.

— Без проблем, — уверяет он. Что-то вид у него сегодня какой-то деловой, начальственный, что ли, или я ошибаюсь? — Кстати, — спрашивает он, — насчет Кливера: нарыл что-нибудь?

— Еще нет. Не волнуйся, я помню. Когда вернемся, сразу же сделаю несколько нужных звонков.

Когда мы вернемся. Обожаю это мы.

Про нашу командировку Монти говорил со мной как завзятый заговорщик. История запутанная и непростая: информацию он получил от своего агента в Штатах, который узнал эту историю от одного человека, услышавшего об этом от другого человека, который ходит в то же эмигрантское кафе в Нью-Йорке, что и пресловутый нацист. Нацист на самом деле оказался украинцем, одним из тех украинских фашистов, которых немцы использовали для совершения массовых расстрелов на оккупированных территориях. И те старались вовсю. Намного круче, чем их начальники из СС. К концу войны, чудом не попав в лапы НКВД, наш персонаж ухитрился раствориться в европейском хаосе 1945 года, вынырнул на поверхность в Нью-Йорке, где выдал себя за беженца, пострадавшего от коммунистического режима. Он принял американское гражданство и спокойно себе работал в разных местах, пока не устроился шофером школьного автобуса — теплое местечко, где смог заработать пенсию. Последние двадцать пять лет он живет в Куинсе. Зовут его Чеслав Вальдзней. И Монти вручил мне целую папку материалов о нем.