Когда Джози была ребенком, безразличие Альберта как бы уравновешивалось пылкой привязанностью, которую питала к ней Вайолет. Но былая привязанность ушла, теперь все доставалось Эллен. Альберт, Вайолет и сестра стали единым целым, спаянным общим интересом к ферме. Джози же была досадной помехой, позорным пятном. Они бы только обрадовались, если б в один прекрасный день она исчезла и никогда больше не появляясь.

Планирование поджога приносило ей ни с чем не сравнимое наслаждение. После обеда Джози составляла перечень вероятных затруднений и поминутный график собственных действий. По дороге на работу она прикидывала, сколько можно выручить от продажи земли и как этим состоянием распорядиться. Мысль о том, что все могло пойти по-иному, если бы Альберт дал ей денег для залога, постоянно вертелась у нее в голове.

Пожар на ферме был приурочен к шестидесятилетию отца, так как Джози знала — Эллен обеими руками ухватится за возможность преподнести ему сюрприз. Октябрьская погода часто портится, случаются бури с сильным ветром, но листья еще не опадают, и за деревьями огонь останется незамеченным до тех пор, пока не станет слишком поздно…

Джози очнулась от задумчивости, подъезжая к повороту на Бристоль. Теперь в этом городе у нее не осталось ничего, кроме воспоминаний о времени после пожара, которое ей пришлось здесь прожить.

Воспоминания эти трудно было назвать приятными — Джози существовала в постоянном страхе, что вот-вот явится полиция и арестует ее. Сначала ей звонили почти каждый день, выспрашивая о мельчайших подробностях жизни родителей и сестры. Однако созданный ею образ женщины, раздавленной горем, в конце концов убедил всех, что она не имеет к пожару никакого отношения.

Джози сутками практиковалась в подделывании почерка и подписи Эллен, сразу сжигая черновики. Она перемерила все до единой вещи из ее гардероба, стягивала волосы в пучок на затылке, даже перестала выщипывать брови. Очень скоро она ощутила себя настоящей копией сестры.

Даже спустя тринадцать лет она слышала, как гремит дверной звонок, а голоса друзей Эллен, доносящиеся сквозь щель для писем, умоляют ее открыть дверь. Иногда она подолгу простаивала у окна, убеждая посетителей, что жива и здорова. Она снимала телефонную трубку, но клала ее рядом с аппаратом, если звонили чересчур настойчиво. И никогда не отвечала на звонки.

Время шло, мало-помалу ее оставили в покое, но Джози все равно сидела взаперти, смотрела телевизор, спала и пила. Она напечатала на машинке заявление с просьбой об увольнении, отправив его почтой в школу-интернат, а потом жила, получая пособие по болезни, поскольку других доходов на счет Эллен не поступало.

И сама Джози не звонила никому, если не считать мистера Бриггса, юриста. Она ездила на другой конец города, чтобы купить еды, так как не осмеливалась зайти в местный супермаркет — там можно было встретить кого-нибудь, кто знал Эллен. Она ненавидела каждое мгновение из бесконечно долгих месяцев, проведенных в Бристоле после пожара. Ей было страшно, тоскливо и одиноко. Но каждый день, не закончившийся визитом полиции или возвратом чека из банка в связи с тем, что подпись на нем не соответствует имеющемуся образцу, приближал Джози к цели.

По ветровому стеклу забарабанил дождь, промелькнул во мгле указатель поворота на Бристоль, и Джози ненадолго заколебалась — не свернуть ли ей в город, который она так хорошо знала. Однако Бристоль уже ничего не мог предложить ей, поэтому она отбросила эту мысль.

Машина быстро приближалась к развилке, откуда шоссе М 5 убегало на север к Бирмингему и на юг — к Эксетеру, а М 4 устремлялось в Уэльс, но Джози еще не знала, куда все-таки направится. Она продолжала ехать по скоростной полосе, которая должна была привести ее в Эксетер. Пытаться свернуть было бесполезно, потому что движение на автостраде неожиданно усилилось.