Почти касаясь - Колин Оукли (2018)

Кулак снова сжался. Может, я была такой же сумасшедшей, как Эмили Дикинсон. Глубокий вдох. Я осознала, мне придется выйти из дома. Мне нужна работа. Еще один раз глубоко вдохнула, потрясла руками и снова начала постукивать по макушке средними пальцами.

– Даже несмотря на то, что я боюсь говорить с мусорщиком, я целиком и полностью принимаю себя, – шептала я.

Затем брови.

– Даже несмотря на то, что я не хочу столкнуться с кем-то из соседей, я целиком и полностью принимаю себя.

Я повторила фразу, на этот раз не забыв постучать под носом, и спустилась к запястьям.

А потом я открыла дверь и вышла на крыльцо.

Застыла и обернула голову, просматривая улицу справа налево. Соседей не было. Никаких собак на поводках. Почтальона тоже.

И тем не менее сердце у меня колотилось в уже знакомом бешеном темпе.

А затем огромная дождевая капля упала с неба прямо на мою голову. И судя по сгущающимся облакам, это было только начало. Я не взяла с собой зонтик. Я так и не убрала руку с дверной ручки, так что было очень просто повернуть ее, толкнуть дверь внутрь и вернуться в сухой кокон моего дома. Я вспомнила, как приятно щелкает замок, когда я закрываю дверь.

Я одновременно почувствовала себя побежденной и освобожденной. И потом я поняла, что проиграла как раз из-за чувства облегчения.

– Я завтра пойду, – сказала я громко, вспоминая о моем учителе математики из шестого класса, мистере Уолкотте, у которого было множество коронных фразочек, которыми он бесил нас, например «слово не воробей, вылетит – не поймаешь». Но даже тогда я знала, что это ложь.

Я не верила в ауру, энергетику или тому подобную чушь, а значит, я считала ТЭС полной фигней. Так что я не могла объяснить, почему взялась повторять этот ритуал на следующее утро, и повторяла его каждое утро впоследствии. И все же дальше своего крыльца я не выбиралась.

В пятницу, поедая яйца и тосты, я решила, что день настал. Я сяду в машину и уеду из дома. Ну, если вспомню как. Я получила права всего за год до отъезда матери, и опыта у меня было маловато. Я чаще во что-то врезалась, чем доезжала спокойно: мусорный контейнер, бордюр. Однажды я задавила птичку и в зеркало заднего вида увидела, как вторая птичка порхнула вниз, вереща от ужаса, увидев смерть близкого. После этого я две недели не садилась за руль, и до сих пор, если я закрою глаза и сосредоточусь, я могу услышать это чириканье.

После завтрака я оделась и медленно спустилась по ступеням, оттягивая неизбежное. Уже внизу я несколько раз простучала запястья, взяла сумку, надела перчатки и вышла на свежий октябрьский воздух.

Когда мы только переехали в Нью-Джерси, мама отвезла меня на Манхэттен, на прием к самому известному и именитому аллергологу, доктору Мэй Чен. Я до этого никогда не бывала в большом городе, и, когда она высадила меня у входа в здание, я задрала голову, высоко-высоко, ища то место, где кирпич стены переходит в синеву неба. Но прежде чем я его увидела, мне показалось, будто бы тротуар уплывает из-под ног, меня зашатало, желудок, казалось, упал в самые пятки. Мне пришлось отвернуться.

И то же самое я чувствую в этот миг, будто бы мир слишком велик. Будто бы у окружающего меня пространства нет границ, как у той кирпичной стены. Голова закружилась – в глазах все поплыло, стук сердца отдавался эхом в ушах, ладони взмокли и стали липкими.

Я схватилась за железный поручень, чтобы удержать равновесие. Проглотила ком в горле, надеясь, что зрение обретет четкость, голова перестанет кружиться, руки прекратят трястись. Они меня не слушались. Было такое чувство, будто я вот-вот отключусь. И что тогда? Я не только буду снаружи, я буду без сознания, буду уязвимой. Я буду Гулливером, а соседские дети будут маленькие, как лилипуты, будут хватать меня своими крошечными пальчиками, а я буду не в силах их остановить.

Сердце забилось пуще прежнего, но я отказалась сдаваться.