Время расставания - Тереза Ревэй (2010)

В Брюль Соня явилась с получасовым опозданием. Девушка надеялась, что Максанс Фонтеруа не станет на нее сердиться за это. Она ничего не знала о молодом человеке, кроме того, что он работал фоторепортером, что с ним следует говорить на французском и что он должен объяснить своей новой знакомой, что ей делать на следующее утро.

Соня толкнула дверь «Kaffeehaus», отодвинула плотную штору, которая сдерживала порывы ветра, и вошла в оживленный зал. Ее тотчас окутала волна приятного тепла, пахнущая ароматными жареными зернами кофе и свежими булочками. В зале оказалось очень много народу. Складывалось впечатление, что в поисках тепла сюда набился весь город. Несколько растерянная, Соня оглядывалась по сторонам, одновременно сражаясь со своими варежками и шарфом.

— Быть может, я смогу вам помочь? — прошептал кто-то серьезным тоном.

Соня вздрогнула и резко повернулась. Мужчина был на голову выше немки; строгое открытое лицо, ярко-голубые глаза и внушающая доверие улыбка. На Максансе были серый свитер с высоким воротом и старые вельветовые брюки. «Он меня совершенно не смущает», — подумала успокоившаяся девушка. Молодой человек взял из рук Сони большую папку с рисунками, по которой он должен был узнать фройляйн Крюгер, и повел ее к столику, спрятавшемуся за вешалкой с верхней одеждой посетителей. Он помог Соне снять пальто, а затем уселся напротив нее, загородив от всего остального зала.

— Что вам заказать? — спросил Максанс.

— Кофе со сливками, пожалуйста.

Француз сделал знак официантке в белом фартучке. У нее было такое сморщенное уставшее лицо, как будто рабочий день уже заканчивался, а не только начался. На ломаном немецком мужчина заказал кофе и булочки.

— Я сожалею, что опоздала, — извинилась Соня. — Но мой трамвай увяз в снегу.

Максанс окинул собеседницу изучающим взглядом, и она почувствовала себя неловко.

— Ничего страшного, — успокоил он ее, широко улыбнувшись. — У меня нет никаких дел, и вообще я приехал в Лейпциг исключительно ради вас. Так что я целиком и полностью в вашем распоряжении.

Француз наклонился вперед, будто для того, чтобы сообщить спутнице нечто очень личное, и Соня вдохнула аромат его одеколона с нотками жасмина, который показался ей чудесным, но нелепым в этом жарком помещении.

— И поверьте мне, я просто счастлив, честное слово! — тихо произнес Максанс.

Соня почувствовала, что заливается краской.

Максанс смотрел на девушку, опустившую глаза; она переплела и так сильно сжала пальцы, что их суставы побелели. Ее лицо было мечтой любого фотографа: немного резковатые, но правильные черты, черные ресницы, тонкий нос, четко очерченный рот, губы чуть потрескались от холода. Никакого намека на косметику, что подчеркивало удивительную нежность бледных запавших щек. Волосы, тщательно зачесанные назад, открывали хрупкую шею.

Молодому человеку захотелось успокоить это воздушное создание, сказать ей, что все будет хорошо, что уже скоро она окажется в безопасности во Франции. Фальшивые документы Максанс сумел раздобыть с помощью журналиста из Западного Берлина, который свел француза с людьми, помогающими беглецам с Востока. Ему невероятно повезло: все необходимые документы уже были подготовлены для другой молодой женщины, которая в последний момент передумала уезжать из страны.

— Вам нечего бояться, — прошептал он.

Соня подняла на него огромные темные глаза. На этот раз ее взгляд заставил Максанса задохнуться. Смесь иронии, грусти, беспокойства и бесконечной решимости. Впервые со столь же сильным и волевым характером репортер столкнулся, познакомившись с молодой венгеркой, в которую без памяти влюбился. Даже толком не зная Соню, он мог с уверенностью сказать, что их характеры похожи, только Эржи была более страстной, более яростной. Эржи не ведала сомнений и страха, она была убеждена, что их дело восторжествует, и потому ее внезапная гибель казалась Максансу чем-то неправильным.