Не ссорьтесь, девочки! - Ануш Варданян (2005)

Она вставляет кассету в магнитофон. Теплый, чуть дребезжащий голос Шарля Азнавура наполняет павильон. Предметы для реквизита можно найти прямо здесь, у Хомякова и Дроздова, и кое-что взять у самих моделей. Нонна выбирает широкополую шляпу, зонт, белый шарф, снимает со стены карту мира, лампу со стола, упакованные пачки номеров журнала, стянутых бечевкой, откуда-то взявшийся микроскоп и даже болотные сапоги. Из всего этого организуется пространство съемки — чудные натюрморты, среди которых женское тело выглядит живым и теплым. Никаких шелковых простыней, никаких фотообоев с пальмами. Вот так, вот так. Клацает затвор аппарата. И еще раз. Фотограф приник к объективу. Прямехонько ему в глаз нагло глядит вызывающий бюст. И ему, бедолаге и любителю мягкого ню, кажется, что это дула пары пушек целятся прямо в него. Не дожидаясь залпа, под общий смех он падает в обморок. И Нонна встает за аппарат.

Хозяева наблюдают за происходящим со стороны. Хомяков — мрачно, Дроздов с тонкой улыбкой.

— Хорошо работает, — одобрительно кивает сексолог.

«Клик, клик» — щелкает затвор. Нонна показывает девушке, куда встать, и даже выгибает спину так, как той надо изогнуться.

Но Хомяков почему-то морщится:

— Не люблю ее. Не терплю даже.

Дроздов, как всегда, усмехается. И не понять, забавляет его собеседник или вызывает брезгливость. А Хомяков продолжает кипятиться:

— Я хочу баб голых фотографировать и бабки косить, чтобы тинэйджеры эти бессмысленные рукам своим применение нашли. А эта как заведется: «Искусство, искусство…» Ненавижу. Убивал бы таких!

Дроздов возносит глаза к потолку:

— Господи, с кем я связался!

— С человеком, который к твоей мифической славе добавит реальные, Дроздов, реальные деньги, — раздраженно кричит Хомяков.

Но как бы ни были противоположны жизненные ценности хозяев журнала, оба смотрят не на обнаженные груди моделей — насмотрелись, сколько можно, — а на лямки подтяжек Нонны, обрисовывающих ее грудь. И Дроздов наконец понимает причину Хомяковской антипатии и, едва коснувшись рукава приятеля, тихо спрашивает:

— Она что, и тебе не дала?

Хомяков мрачно смотрит на партнера.

— Тоже мне сексолог, мог бы и раньше догадаться.

_____

Сначала все было нормально. Юлин «гольф» отдохнул от вчерашнего недомогания, и она облегченно вздохнула — не придется ехать в автосервис. Она уже подъезжала к театру, подпевая радио, когда метрах в трехстах от храма Терпсихоры машина чихнула и остановилась.

Пришлось метаться по мостовой с тросом в руках. То и дело поглядывала на часы — ведь Александрова пунктуальна. И Юлька прыгала, размахивала руками, привлекая внимание нелепым видом и яркой шевелюрой. Но напрасно — никто из водителей не останавливался этим утром.

Наконец рядом с Юлей затормозил ярко-желтый «фольксваген-жук». Из него высунулась женщина неопределенных лет с гладко зачесанными назад и забранными в пучок волосами. На лице — ни грамма косметики. Женщина вопросительно взглянула на Юлю.

— Да вот, сдох, — пояснила Юля, со всей силы ударяя ногой по колесу.

Женщина отзывается почти раздраженно:

— Я поняла. Вы куда направляетесь?

— Да вон туда, — машет Юля в сторону театра. — Всего метров триста не доехала.

— Ого! Повезло вам — и я туда же. Давайте скорей.

Женщина выскочила из машины и, несмотря на высокие тонкие каблуки, которые, казалось бы, должны были мешать любому процессу передвижения, начала ловко соединять тросом два автомобиля.

— Спасибо вам! — горячо благодарит Юля. — А то никто не останавливается.

— Вы, наверное, своим видом всех пугаете?

— Нет, просто народ у нас злой, — простодушно отвечает Юля. — А вы в театре работаете?

— Угу, — отзывается спасительница, цепляя трос к Юлиному старику «гольфу».

— Вы меня простите, вы — из балета?

Женщина кивает:

— Танцую пока.

— А я смотрю, никто на улице на вас внимания не обращает.