— Жив, здоров… — буркнула я.

Он кивнул.

«Жив, здоров, не глядишь на другую», — внезапно вспомнились строки одного стихотворения. Черт!

Мы тронулись с места.

— Я купил цветы, — сообщил Павел. — Вручишь их маман?

— Почему я? — Я откашлялась. — Почему не сам?

— За мной подарок, — усмехнулся он.

Мы помолчали. Машина медленно двигалась в пробке по Большому проспекту.

— Она о тебе вчера спрашивала, — проговорил Павел.

— Да? — вздрогнула я. — Что именно?

— Да так, — он пожал плечами, — как вообще у тебя дела.

Странно, что это с ней? Моя потенциальная свекровь меня откровенно недолюбливала. Терпела, но не любила. А что еще ждать от женщины, помешанной на своем сыне? Любопытно, как бы она принимала эту Вику? Тьфу! Опять! Я почувствовала легкое раздражение.

— По-моему, она начинает привыкать к тебе, — заявил Павел, притормаживая на светофоре.

— Ммм… — промычала я, не зная, что сказать.

— Это хорошо, — заметил он.

— Для чего хорошо?

— Как для чего? — усмехнулся он. — Для наших отношений.

Я ощутила спазм в горле. Сглотнула. Еще раз. Искоса взглянула на Павла. Он сидел такой спокойный, такой уверенный в себе и такой… чужой. Я уставилась на багажник машины, стоящей перед нами.

Я знала, что так и будет. Что это дурацкое озарение придет в самый неподходящий момент. Нет чтобы дождаться, когда я останусь наедине с собой, так оно свалилось мне на голову именно сейчас. Сидело у меня на правом плече и настойчиво нашептывало мне на ухо все, что ему пришло на ум. Оно уже знало, что я буду делать дальше.

Я не смогу промолчать. Я ненавижу всяческую ложь. Сама лгу мало и терпеть не могу, когда лгут мне. И почти всегда лезу выяснять отношения по поводу этой лжи. Не обвиняю, нет, просто докапываюсь до причин. Потому что самое важное — это причины. Не те слова, что были сказаны, а то, что подвигло на них. Я хотела понять, зачем он все это затеял и ради какого удовольствия мы играем сейчас в игру под названием «у-нас-все-так-замечательно»?

Что его не устраивает во мне? Секс? Образ жизни? Образ мыслей? То, как я громко хохочу на людях? Или то, что я всего-навсего какой-то там маркетолог? Хотя эта девица, что приходила, вообще не производит впечатления человека, озабоченного проблемами продвижения по службе, так что, скорее всего, дело не в моем вялом карьерном росте.

Но даже если его что-то не устраивает, то — будь любезен, скажи. Мы не маленькие дети, чтобы прятаться по углам и отмалчиваться. А может, его уже ВСЕ не устраивает и он не знает, как порвать со мной? Тогда к чему эти разговоры о том, что его маман наконец-то полюбила меня и это здорово? Если ему все осточертело — уходи! Нам ведь нет никакой надобности цепляться за видимость отношений. Мы не женаты. Нам не надо растить совместных детей. Мы ничего друг другу не должны.

Вот сейчас меня прорвет, поняла я и с тоской огляделась. Мы стояли в пробке у светофора перед Тучковым мостом. И еще, видно, долго простоим. Никуда не деться. Разве что выскочить из машины и побежать куда глаза глядят. Но это как-то по-идиотски. Я сделала глубокий вдох, потом выдох.

— Что? — спросил Павел. — Душно?

Я помотала головой.

— Или клаустрофобия прихватывает? — ухмыльнулся он. — Ты такая нежная.

«А Вика нет?» — успела подумать я, и тут меня все-таки прорвало.

— Зачем? — выдохнула я.

— Что? — Он повернулся ко мне.

— Зачем тебе две женщины? — выпалила я.

— Что? — Он ошарашенно уставился на меня.

Сзади засигналили. Он врубил передачу, тронулся с места, и мы повернули на Добролюбова. И притормозили у автобусной остановки.

— Что? — повторил он, глядя на меня. — Что ты сказала?

— Зачем тебе две женщины? — вздохнув, проговорила я.

— Какие две женщины? — сказал он ничего не выражающим голосом.

— Я и Вика.

— Вика, — эхом откликнулся он. — Откуда знаешь?