Гнев и радость - Дженнифер Блейк (1994)

Но их хорошее настроение продержалось только до тех пор, пока они не добрались до дома тети Тин. Когда они выходили из «чероки», навстречу им с веранды из кресла-качалки поднялся мужчина. Он подошел к ступенькам и сурово смотрел, как они приближаются к нему. От его взгляда не скрылась ни их помятая одежда, ни соломенная шляпка в руках Джулии и то, как заботливо обнимал Рей ее за талию. Человек этот был строен, с каштановыми с проседью волосами и утонченным видом. Его приятный голос носил явные следы бостонского произношения, хотя подтекст был резок, колюч, как тонкая английская сталь.

— Добрый вечер, Джулия, — сказал он, — впрочем, вернее, доброе утро; прости мою ошибку, мне пришлось дожидаться тебя некоторое время. Я мог бы спросить тебя, где ты была, но вопрос этот может показаться тебе бестактным, если не сказать излишним, учитывая обстоятельства.

Это был Аллен.

Глава десятая

— Прости мое плохое настроение, — сказал Аллен, отворачиваясь от окна трейлера, в котором помещался офис Офелии, помощника режиссера. Временно она отдала этот офис ему в пользование. — Я могу объяснить это усталостью и беспокойством. Если я сказал что-то такое, что огорчило тебя, я хочу, чтобы ты знала — я в этом искренне раскаиваюсь.

Когда Аллен начал свою речь, Джулия только входила в трейлер. Впечатление было такое, будто он репетировал свою роль, ожидая, когда она начнет отвечать на его вопросы, заданные утром. Она молча смотрела на человека, за которого собиралась выйти замуж, продюсера ее фильмов. Она была обескуражена и таким неожиданным изменением отношения к ней, и усталостью в его голосе, и формальным тоном. Чопорность поведения Аллена выглядела нелепой, если принять во внимание их близкие отношения. А может, она ошибается, может, это просто кажется ей, потому что она привыкла к свободным манерам Рея, к его намеренному пренебрежению дистанцией, которую люди обычно сохраняют между собой. Она не могла себе представить, что, будь на месте Аллена Рей, он держался бы на таком расстоянии от нее, если бы они не видели друг друга неделями, не могла себе представить и того, чтобы он говорил с ней таким подчеркнуто вежливым тоном, как будто она была для него не больше, чем партнер в бизнесе. Конечно, Аллена никогда нельзя было назвать развязным человеком. Страдая некоей манией по всему британскому, он старался вести себя не только на людях, но и в личной жизни так, чтобы по всему напоминать цивилизованного английского джентльмена. Он всегда был корректным, справедливым, приятным в общении, но скрытным, замкнутым. Раньше ей никогда не казалось это странным. Очевидно, ее чувства к Аллену каким-то образом изменились.

Никогда еще Аллен не выглядел таким аристократом, как сейчас, когда он стоял в своих безупречных брюках, рубашке от «Тернболла и Ассера», в бордово-сером галстуке с широкими, как у шарфа, концами, с гладко зачесанными у висков светло-каштановыми волосами, тронутыми серебристой сединой, красиво оттеняющей бронзовое лицо, загоревшее на бесчисленных теннисных кортах. Она удивлялась, где он нашел фарфоровую чашку для чая «Эрл Грей», которая дымилась на письменном столе, кто украсил этот стол письменным прибором из оникса и кто поставил черный телефон обтекаемой формы, которую он предпочитал всем другим. Может быть, Офелия. Помощник режиссера подшучивала над капризами Аллена, но ей как будто доставляло тайную радость удовлетворять каждую его прихоть.

Наконец, Джулия произнесла, стараясь говорить спокойно:

— Ты очень великодушен.