Алая нить - Эвелин Энтони (1994)

Он тщательно все обдумал, оценивая свою выдержку. Ему приходилось стрелять в мужчин, а два раза – и в женщин, когда он служил в полиции. Он знал, каково это: нажимаешь курок, видишь, как человек на миг замирает и падает. Он знает запах крови и человеческих экскрементов, которыми пахнет смерть. А сейчас, на более далеком расстоянии, это будет гораздо легче. Он прекрасно стреляет. Фалькони он видел во время гала-вечера и запомнил его. Есть такой психологический фокус, которому их учили в полиции. Смотришь на жертву, не видя ее. Как будто она из картона. Чучело, стоящее в тире. Перестаешь видеть в них людей, и тогда все становится очень просто. Из-за Фалькони муки совести не станут терзать его. Белобрысая жена – не человек, а просто мишень. Он не мог бы описать ее лицо, но легко узнал бы в любой толпе. Он за милю чуял тех, кто может убить, потому что он понимал их. Это было сродство, более глубокое, чем полицейская форма или клятва блюсти закон. Иногда закон был хорошим прикрытием. Полмиллиона долларов.

Мэкстон поехал домой. После сочувствия Майка ему стало еще хуже. А Майк сделал один вывод. Он мог бы прикончить Стивена Фалькони задаром. Вот что самое смешное.

* * *

Стивен был в конторе. Он проводил в казино все вечера: приветствовал гостей, обходил заведение, наблюдая за обслуживанием и за игрой. Он мельком виделся с Мэкстоном, так же мельком говорил с ним о каких-то делах, связанных с казино. Он никак не ожидал, что поздно вечером Ральф явится к нему в контору.

– Можно зайти на минуту?

– Конечно. Входите. Что-то не в порядке внизу?

– Все в порядке. Вы, как всегда, в выигрыше.

Стивен остался сидеть на месте. Он знал этот издевательский тон, эту высокомерную улыбку на тонких губах.

– Так что же привело вас сюда? – спросил он.

У Мэкстона была привычка стоять, засунув обе руки в карманы. Он сказал:

– Я тут думал о нашем позавчерашнем разговоре. Не хочу болтаться до конца лета. Не лучше, если я уйду сейчас?

Стивен колебался. Кажется, это самый достойный выход для них обоих. Ничего не придется объяснять Анжеле. Этого он боялся больше всего. И откладывал. Поступок джентльмена. Почему-то это представилось ему именно так. Он видел в блеклых глазах Ральфа Мэкстона холодную и горькую ненависть. Он сказал:

– Кому вы облегчаете жизнь, Ральф? Мне или себе?

– Себе, – был ответ. – Не следует напоминать человеку слова, сказанные им в гневе. Так мне говорил один напыщенный осел. Тогда я подумал, что это чушь. Вы сказали, что ничего не должны мне. Я не могу претендовать даже на достойное объяснение, почему вы вышвыриваете меня за дверь. Так что не обманывайтесь мыслью, будто я думаю о вас. Меня устраивает уйти побыстрее. В таком случае я вам тоже ничего не должен. И так легче попрощаться с вашей женой. Если только вы не рассказали ей того, чего не желаете сказать мне. Почему я уволен?

Стивен чуть было не выложил ему то, что услышал от Полины Дювалье. Но тут же отказался от этой мысли. Он не хотел припутывать ее. Вдруг Мэкстон решит ее найти. А она уже и так слишком сильно пострадала.

Он сказал:

– Я больше не собираюсь говорить вам ни слова. Я вам доверял, относился к вам как к члену семьи. Когда я не доверяю человеку, он у меня не работает. Хорошо, если хотите уйти побыстрее, уходите. Что-нибудь еще?

– Нет, – ровным голосом сказал Мэкстон. Он отвернулся и направился к двери небрежной походкой, засунув руки в карманы; дерзость была в каждой линии его долговязой, угловатой фигуры.

Он открыл дверь и обернулся.

– Знаете, Стивен, вы мне напоминаете тех джентльменов из Лас-Вегаса, которые заставили моего бедного друга утопиться из-за пары тысяч долларов. Каким же я был идиотом, когда вообразил, что вы от них чем-то отличаетесь. – Он тихо закрыл за собой дверь.

* * *