Не повторяй ошибок - Кей Хупер

Она не желала его слушать. Она знала, что он опять причинит ей боль. Она знала, что так будет. Он причинит ей боль, а она не хотела повторения того, что было раньше.

Ты должна впустить меня, Миранда.

О, нет. Она не могла его впустить. Его опасно впускать. Потому что он снова сделает ей больно и потому… потому что еще не время. А почему не наступило время? Потому… потому что сначала должно случиться нечто. Вот ответ на вопрос. Кто-то еще должен умереть. Их должно быть пять — пять смертей. Вот в чем суть, вот почему ей надо ждать.

Пожалуйста, Миранда. Пожалуйста, позволь мне войти. Случилось самое плохое. Ты должна впустить меня.

Нет. Она не могла. Она отдалилась от него и погрузилась обратно в успокоительную темноту. Но тут она неожиданно обнаружила в себе какую-то затягивающую вглубь воронку, и это было так болезненно. Она так страстно захотела впустить его, испытать чувство, какое ни разу не испытывала с кем-либо, только с ним. Однако это и пугало ее, ее тяга к нему, ее собственная страсть, разрушающая защитные преграды, подавляющая волю к сопротивлению.

Только бы не поддаться этому наплыву эмоций, успеть оборвать тонкую, как паутина, нить, связывающую ее с чем-то извне… с чем-то… с кем-то…

Миранда, ты умираешь. Разве ты этого не ощущаешь ?

Она не хотела прислушиваться к голосу, потому что, конечно, она не умирала. Она не могла умереть… во всяком случае, сейчас. Ей предстояло еще кое-что сделать… что-то важное. Вот только ничто, казалось, в данный момент не представляло для нее какой-либо важности. Тьма была такой теплой, ласковой, убаюкивающей, а за ее пределами все было исполнено злобы, горя. Тоски. И он требовал, чтобы она вернулась к нему, в этот мир, к нему, который превратил ее жизнь в сплошную боль, в запутанные дебри ядовитых колючих растений, откуда она долго выбиралась, израненная и измученная.

Какое право он имеет еще что-то от нее требовать?

Впусти меня… Черт тебя побери, позволь мне войти!

Она уже почти ушла от него, освободилась, слабая, едва ощутимая ниточка не могла удержать ее. Но затем что-то грубо схватило ее, притянуло обратно к нему. Паучьи сети обволокли Миранду, и каждая клейкая нить при соприкосновении с ней вытягивала из нее энергию, зато доставляя болезненно извращенное наслаждение. Борясь насколько хватало сил, она медленно выходила из кромешной тьмы к брезжушему вдалеке слабому свету.

Сначала Миранда ощутила холод, пронизывающий ее до костей, холод, который, как она знала, был предвестником смерти. Затем ее сердце забилось — сперва его удары были редкими и тяжелыми, как у молота, и сотрясали ее грудную клетку. И наконец воздух ворвался в легкие, мгновенно заполнив их после судорожного вдоха.

Она возвратилась.

Миранде казалось, что ее голова вот-вот взорвется, а каждый нерв, словно вытянутый из тела неведомой жестокой силой, был обнажен и лишен всякой защиты. Она замерзла, она страдала, но зато она могла опять слышать — слышать, как ветер завывает в водосточном желобе, как снежная крупа барабанит по железному карнизу за окном.

Она ощутила под собой мягкий матрас и поняла, что лежит в своей кровати, но в памяти не осталось, как ее переносили из гостиной наверх, в спальню. Она знала, что как только откроет глаза, то увидит его.

— Будь ты проклят, — донеслось до нее собственное бормотание.

— Проклинай меня сколько хочешь, но только не закрывайся как можно дольше.

Миранда ощутила, как его руки погладили, а затем заключили в плотное кольцо ее заледенелое лицо, как его теплый рот прижался к ее рту, и, как бы ей ни хотелось противиться, она все равно постепенно сдавалась. Его тело согревало ее тело, забирало на себя терзающий ее холод, принимало ее страдание, и она все охотнее открывалась ему. Для нее его жадные, долгие, настойчивые поцелуи уже стали так же необходимы и вожделенны, как для наркомана его губительное снадобье.