Рискуя и любя - Линда Ховард

Бернадетта откатила в сторону кресло с кислородным баллоном, а Ронсар уложил Лауру на обитый мягким плюшем шезлонг. Даже розовая помада не смогла скрыть, как побледнели губы девочки. Ронсар укрыл ее ноги пледом, а Бернадетта подложила ей под спину подушки.

— Ну вот! — сказала Лаура, поудобнее устраиваясь в шезлонге. — Теперь можно смотреть кассету. — Она покосилась на отца. — Это любовная мелодрама.

Ронсар снова напустил на себя притворно-суровый вид.

— Из-за твоих штучек я поседею раньше времени, — заявил он, сердито нахмурившись. — Любовная мелодрама, подумать только!

— И секс, — лукаво добавила она.

— Не говори мне больше ни слова, — сказал он, вскинув руки. — Ничего не хочу знать. И как только любящий отец может такое стерпеть! Попрощайся с мадам Джемисон и можешь смотреть мелодраму.

Лаура протянула свою худенькую ручку.

— До свидания, мадам. Мне было с вами очень весело. Вы придете ко мне еще?

— Конечно, — ответила Ниема улыбаясь, несмотря на щемящую боль в груди. — Очень рада была познакомиться с вами, мадемуазель. Вашему папе повезло, что у него такая очаровательная дочка.

Лаура взглянула на отца, и вновь выражение ее лица стало не по-детски серьезным.

— Это мне повезло, что у меня такой папа, — проговорила она.

Ронсар поцеловал ее, потрепал по щеке и с улыбкой вышел из комнаты, крепко сжимая руку Ниемы, словно ища у нее опоры.

Как только они вышли в коридор, он произнес по-французски: «Боже мой»и согнулся пополам, опершись ладонями о колени и тяжело дыша.

Ниеме невольно захотелось утешить его. Поколебавшись не долее секунды, она легко коснулась его плеча.

Он медленно выпрямился, сделал несколько шагов в сторону от комнаты Лауры и лишь потом заговорил снова.

— Иногда мне кажется, у меня нет больше сил нести этот крест, — сдавленно промолвил он. — Простите меня. Я не знал, что она… Я пытался скрыть от нее всю тяжесть ее болезни, но она так проницательна и умна не по годам… — Он умолк.

— Что с ней? — мягко спросила Ниема. На столике она заметила графин с ликером, налила ему полную рюмку. Он молча выпил.

— Она тяжело больна, — сказал он, вертя рюмку в руках. — И если бы что-то одно, все было бы не так безнадежно. У нее порок сердца, всего одна почка и фиброма мочевого пузыря. Фиброма затрудняет работу пищеварительного тракта и в меньшей степени легких, иначе она бы уже…

Он не договорил и с трудом перевел дух.

— Существуют новейшие препараты, которые могут Лауре помочь, однако ей трудно принимать лекарства. Она регулярно ест, но не растет и не набирает вес. Рост — это дополнительная нагрузка на сердце. А операция на сердце исключена из-за фибромы. — Губы его дернулись. — Найти подходящее донорское сердце почти невозможно. Она мала ростом, и ей потребуется сердце маленького ребенка, а разыскать такое будет сложно. Кроме того, у нее первая группа крови, резус отрицательный, что сводит шанс найти такое сердце практически к нулю. Но если бы его и нашли, по нормам медицинской этики его не следует пересаживать тому, у кого… у кого много других проблем.

Что тут скажешь? К чему произносить ничего не значащие фразы и выражать надежду на улучшение самочувствия Лауры?

— Я в течение многих лет пытаюсь найти донорское сердце на черном рынке. — Он уставился невидящими глазами на рюмку в руке. — Вкладываю огромные суммы в исследования в области лечения фибром, в производство лекарственных препаратов — словом, во все, что поможет ей выиграть время. Если бы мне удалось излечить ее хотя бы от одной болезни! — яростно воскликнул он. — Тогда у нее бы появился шанс.

И тут Ниема поняла.

— Так вот почему вы… — Она не закончила фразу, да в этом и не было нужды.

Он закончил за нее: