Лицо в темноте - Нора Робертс (2002)

— Мери-Джейн, глупышка. Ей уже шестнадцать, и она уже развилась.

Взглянув на свою плоскую грудь, Эмма нахмурилась. Интересно, разовьется ли она, когда ей стукнет шестнадцать? И будет ли у нее дружок, с которым можно будет заняться этим?

— А если она забеременеет, как Сюзен?

— Старики Мэри-Джейн все уладят. У них куча денег, да и у нее кое-что есть. Диафрагма.

— Диафрагма есть у каждого.

— Я не о том, дурочка, это чтобы не было детей.

— О! — Эмма всегда относилась с почтением к обширным познаниям Марианны.

— Ее вставляют в священное хранилище, особая смазка убивает сперму, а от мертвой спермы ничего не будет. — Марианна легла на спину и зевнула, глядя в потолок. — Интересно, сестра Непорочница когда-нибудь занималась этим?

— Не думаю, по-моему, она даже моется в рясе, — засмеялась Эмма.

— Боже милостивый, чуть не забыла. — Сунув руку в карман мятого форменного платья, Марианна извлекла полпачки «Мальборо». — В сортире на втором этаже я наткнулась на золото. Кто-то приклеил их лентой к бачку.

— А ты взяла.

— Господь помогает тем, кто сам себе помогает. Эмма, запри дверь.

Они выкурили одну сигарету на двоих, выпуская дым в окно. Девочки не получали от курения особого удовольствия, они просто играли, набирая дым в рот. Это было по-взрослому, греховно, что очень нравилось обеим.

— Еще две недели, — мечтательно произнесла Эмма.

— Ты поедешь в Нью-Йорк, а меня снова отправят в лагерь.

— Не так уж плохо, там не будет сестры Непорочницы.

— Попытаюсь уговорить своих, чтобы разрешили мне пожить у бабушки. Она прелесть.

— А я наделаю кучу фотографий.

Марианна кивнула и сразу переключилась на более отдаленное будущее:

— Когда мы выберемся отсюда, то снимем квартиру где-нибудь в Гринвич-Виллидже или Лос-Анджелесе. В каком-нибудь отличном месте. Я стану художницей, а ты фотожурналисткой.

— Мы будем устраивать вечеринки.

— Грандиозные. И носить шикарные наряды. — Марианна с отвращением дернула за подол форменной юбки. — Никакой шотландки.

— Я скорее умру.

— Еще четыре года.

Эмма отвернулась к окну. Нечего загадывать на несколько лет вперед, если не знаешь, как продержаться последние две недели.

Майкл Кессельринг изучал, как он выглядит в шапочке и мантии. Просто не верится. Наконец-то школа позади, жизнь УХОДИТ на новый виток. Разумеется, его ждет колледж, но до него еще целое лето.

Майклу восемнадцать лет, он может пить, голосовать, и, спасибо президенту Картеру, призыв на воинскую службу не нарушит его планы.

Но чем он собирается заняться, Майкл до сих пор не решил. В свободное время он подрабатывал в «Баззарде», чтобы иметь Деньги на бензин и свидания, однако не посвящать же свою жизнь торговле футболками.

Снять мантию и шапочку было жутковато. Все равно что сбросить юность. Майкл держал их в руках, оглядывая комнату, заваленную одеждой, обрывками бумаги, грампластинками и, поскольку мать давным-давно перестала у него убирать, номерами «Плейбоя». Были здесь грамоты, полученные за его успехи в беге и бейсболе. Именно они убедили Розу-Энн Марковиц заняться этим на заднем сиденье его машины под песню Джо Кокера «Я чувствую себя прекрасно».

Майклу были дарованы атлетическое тело, длинные ноги и быстрые рефлексы. «Вылитый отец», — замечала мать. Он действительно многое взял от предка, хотя это не мешало ему спорить по поводу длинных волос, одежды, политики, ночных гуляний. Капитан Кессельринг был педантом.

Наверное, потому, что он коп. Майкл не забыл, как однажды принес домой сигарету с марихуаной и его наказали на целый месяц. Так же дорого ему обошлись штрафы за превышение скорости. «Закон есть закон», — любил говорить старина Лу.