Броуди обошел машину, открыл дверцу со стороны Тори и помог ей выйти. Она была в строгой длинной юбке, гладком свитере и в туфлях на высоких каблуках. Все это создавало облик деловой женщины.

– Признаться, я бы тоже хотел поговорить с тобой об Эллиоте, – Сказал Броуди, когда они медленно пошли вдоль дороги. – Почему ты вернула ему обручальное кольцо?

– А почему ты не задал этот вопрос вчера вечером?

Броуди пожал плечами:

– Я думал, ты сама расскажешь.

Они остановились около огромного старого дуба, растущего около покрашенного белой краской забора. За ним на зеленой траве паслись две лошади и огромный жеребец, который поднял голову и заржал, предупреждая своих подруг об опасности. Лошади подняли головы, чутко прислушиваясь и разглядывая издалека незваных гостей.

– Если бы кто-нибудь другой спросил меня, почему я разорвала нашу помолвку, я бы ответила ему, что это не его дело. Но с тобой все обстоит иначе, потому что, мне кажется, это твое дело…– Она положила сумочку на траву и села рядом под самым деревом. – А Эллиота мне очень жаль: он неправильно понял то, что увидел вчера утром.

– Неужели? – Броуди тоже уселся на траву. – Что же он неправильно понял?

– Ему показалось, что мы… Не делай вид, что не понимаешь! Ему показалось, что мы… находимся в интимных отношениях.

– Черт меня подери! – Броуди старался подобрать правильный тон, но у него плохо получалось. – Но если бы они с Рейчел не появились, что бы, по-твоему, произошло?

Легкая краска залила ее шею и щеки. Броуди пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не обнять и не поцеловать ее, когда они вот так сидели рядом на траве.

– Эллиот, наверное, почувствовал себя униженным, – пробормотала Тори. – Но он не должен был так думать! Я считаю, что он самый великолепный мужчина, о замужестве с которым каждая женщина может только мечтать!

В ее искренности невозможно было усомниться – так же как невозможно было отрицать и жгучую ревность, уколовшую его в самое сердце. Кто он для нее? Обычное развлечение? Легкий мимолетный роман?

– Если он такой великолепный, тогда почему же ты вернула ему обручальное кольцо?

Броуди сам услышал нотки цинизма в своем вопросе и тут же пожалел об этом. Он хотел понять ее, а не обидеть. Он придвинулся к Тори, сокращая и без того небольшое расстояние между ними, положил руку ей на плечо и заставил себя признаться:

– Я просто завидую. Ни одна женщина никогда не говорила, что я самый великолепный мужчина, о замужестве с которым можно только мечтать.

Он надеялся, что это прозвучит как шутка, но по выражению ее посерьезневшего лица понял, что пошутить ему не удалось.

– А ты когда-нибудь давал какой-нибудь женщине понять, что хотел бы этого?

Броуди был поражен. Эти простые слова сразили его сильнее любого удара. И правда, он вел жизнь, в которой не было места для серьезных отношений с женщинами. Но как Тори узнала об этом? Это что – написано у него на лбу?

– Служба «тюленя» не оставляет много времени для…

– А чем ты жил до службы?

Черт побери, она не дает ему возможности сорваться с крючка.

– Я пошел в армию в тот самый день, когда мне исполнилось восемнадцать лет.

– Но ведь ты, наверное, не сразу попал в специальные войска?

– Нет, черт побери, – нахмурился Броуди. – Я что – такой прозрачный?

Она улыбнулась – вернее, попыталась улыбнуться.

– Для меня – да. Интересно, теперь, когда твоей матери не стало, существует ли на свете хоть один человек, который знает тебя хорошо?

«Мама никогда не знала меня хорошо, и я не знал ее», – признался себе Броуди, хотя все его нутро сопротивлялось этой правде. Только теперь, когда он узнал больше о ее прошлом, он стал понимать свою мать немного лучше. Любовь разрушила ее жизнь, и, воспитывая его, она платила за эту любовь.