И скоро день - Барбара Мертц

На этом этаже располагались спальни, он был гораздо больше, чем принято по американским меркам: здесь было много таинственных комнат, полных странных вещей, лестниц, которые вели неизвестно куда, извилистых коридоров и совершенно непонятного предназначения маленьких дверей. Некоторые комнаты были большими и просторными, другие — очень узкими и заставленными мебелью, в основном шкафами, насколько я могла предположить. Одни служили кладовками или чуланами, загроможденными до самого верха совершенно необычными и причудливыми предметами самого различного предназначения. Если все это относилось к «фамильным коллекциям», то Франческа выбрала не совсем правильные слова для описания этого «богатства».

Когда мы наконец добрались до самого верха, Эмилия уже с трудом переводила дыхание. Мы очутились на узкой площадке, где пол не был устлан ковром, а в дальнем углу находилась плотно прикрытая дверь. Она подошла к двери, распахнула ее передо мной и отступила в сторону.

— Здесь — профессор, — проговорила Эмилия.

Горы антиквариата тянулись, насколько хватало глаз: разнообразные коробки и ящики, стеллажи, забитые всевозможной фурнитурой и мебелью, — все это вместе составляло такую картину, будто здесь недавно промчался ураган. Единственным источником света в этой захламленной комнате служили небольшие окошечки, совершенно мутные от наслоений пыли, и открытая дверь за моей спиной, через которую я попала сюда. Пока я стояла, несколько ошеломленная этим зрелищем, дверь закрылась, и я очутилась в полумраке с таинственными тенями и вещами, которые наполняли окружающее меня пространство.

У меня не было никаких сомнений насчет отношения ко мне Эмилии: я ей явно не нравилась. Все ее поведение свидетельствовало о том, что она оказывает мне различные услуги потому, что не имеет права отказаться, она вынуждена делать то, что не доставляет ей ни малейшего удовольствия. Если бы я страдала клаустрофобией, то, наверное, просто сошла бы с ума в этом тесном мрачном помещении от полного одиночества. Этим заболеванием я не была обременена, тем не менее чувствовала я себя здесь просто отвратительно. Мне даже пришло в голову подойти к двери и подергать ее, чтобы удостовериться, что меня не заперли в этой кладовке.

Вероятно, профессор был где-то здесь поблизости. Я боялась сделать даже шаг или окликнуть его, так как мне казалось, что от малейшего моего движения может упасть какой-нибудь предмет из «фамильных коллекций» прямо на голову. Будь проклята эта женщина, она даже не сочла нужным подсказать мне, как найти этого профессора, она даже не дала мне фонарика, который был просто необходим в этом полумраке.

Спустя какое-то время мои глаза немного привыкли к сумраку, и где-то вдалеке я заметила едва видимый свет. Я начала осторожно продвигаться в том направлении сквозь груды хлама. Это оказалось весьма непросто, приходилось кружить на одном месте, чтобы найти проход среди всего этого барахла. Мне подумалось: как эта комната подходит для игры в прятки, здесь было огромное количество укромных уголков, но большинство были настолько малы и неприметны, что только маленькому ребенку удалось бы в них спрятаться. Та же Эмилия со своей плотной фигурой вряд ли смогла бы забраться в эти узкие проходы и щели.

По мере того, как я приближалась к источнику света, до меня стали доноситься различные звуки: негромкие смешки и невнятное бормотание. Похоже, этот профессор разговаривал сам с собой. Ничего удивительного в том, что Франческа не любит ходить сюда — пыль и грязь вкупе с эксцентричным профессором, беседующим с самим собой, а может быть, он разговаривал с крысами? Или с мышами: ведь в таких старых домах наверняка должны водиться мыши. Правда, их я никогда не боялась. Мне даже начало нравиться мое путешествие.