Торговка - Дарья Истомина (2001)

Я отворила заднюю дверь.

Галилей сидел на корточках, покуривая. Неряшливо распатланный и давно не бритый, в засаленном старом комбинезоне, присыпанном цементной пылью, с рукавицами грузчика за брезентовым поясом.

Он страшно обрадовался, поцеловал мне руку и сказал с облегчением:

— Ну наконец-то Мэри… Я без вас просто погибаю! Эта милая девушка, хотя и превосходно воспитана и деликатна, но… недопонимает! Или слишком юна, или просто ханжа… У меня скверный период, Мэри… Увы мне!

— Заходите, Роман Львович! Я тоже соскучилась. Бутылку для него я всегда держала в тайничке почти под крышей. Чтобы Клавдия не добралась. Галилей пил один коньячок, и не московского, а армянского разлива, но только «старшего лейтенанта», то есть в три звездочки. В бутылке еще оставалось прилично.

Рагозина на него смотрела брезгливо-высокомерно и злобно. Видимо, еще не забыла, как он ее пытался кинуть. А может, просто считала его недочеловеком. В этом идиотском комбинезоне с дырками он и впрямь был как бомж.

Думаю, что именно в пику ей я приняла его церемонно. Нарезала балычку, лимончика, выложила вкусного окунька горячего копчения, перевернула какой-то ящик, покрыла его салфеткой и все аккуратненько расставила. И даже сама налила ему первую рюмочку.

— Воздастся вам стократно, дева милосердная, — прочувствованно молвил он, умывшись и присаживаясь к импровизированному столу.

— На здоровьечко… А мне еще кое-что просчитать надо. Так что не отвлекайте!

Я удалилась в свой закут — прикидывать, какие обогреватели и за сколько надо будет подкупать к зиме. Самый мощный весной сожгла Клавдия: вздумала сушить на итальянской аппаратуре свои валенки. С них что-то натекло внутрь, и мастера мне сказали, что дешевле купить новый.

Галилей неспешно откушивал, и хотя было видно, что он страшно голоден, держался Роман Львович так, будто сидит за столиком в ресторане «Метрополь».

Было уже за полдень, обеденный покупатель иссяк. Катерина отошла от весов, закурила, прислонясь спиной к стене, и вдруг спросила не без подковырки:

— А с чего это вы, извините, Галилей? Вы астроном, что ли?

— Угадали, синьорина! — кивнул согласно он. — Вообще-то не совсем, но вектор совершенно точный…

Я прислушалась. Мне он никогда об этом не рассказывал. Потому что я не спрашивала.

Роман Львович неспешно, смакуя коньячок и посасывая лимон, поведал ей дружелюбно, что некогда служил техником по обслуживанию громадного многотонного линзового телескопа в Крымской обсерватории, по работе был допущен к разглядыванию самых отдаленных созвездий и галактик и заочно учился на настоящего астрофизика в МГУ.

— Ах, юные лета! Юные лета! Неужели это и впрямь у меня было? — задумчиво и хмуровато воскликнул он. — Ночь черна, звезд несчитано, Млечный Путь свой роскошный хвост распушил над головой… Горы, теплынь… Цикады поют… В бидончике вермут массандровский, бочечный, по шестнадцать копеек стакан. И пока нету никакой глупейшей борьбы с алкоголизмом, виноградники не вырублены, а Крым еще общий, всесоюзная здравница… Сидишь на дежурстве в полной темени, поскольку даже от прикуренной сигаретки световые помехи, труба над головой торчит, наблюдатели в своей корзине что-то бубнят, аппарат щелкает, как «Калашников» на перезарядке, а ты думаешь, что жизнь прекрасна и удивительна, и будет утро, откроется море далеко внизу, и там — алые паруса, капитан Грей, Ассоль и весь прочий романтический гарнитур! Ну в крайнем случае ракетный катер на траверзе — Брежнева охраняет… который на своей даче.

— Нелогично как-то, — усмехнулась Рагозина, и было ясно, что ни одному его слову она не верит. — По крайней мере, не очень-то понятно. Если вы такой высокоученый муж, вы себе что — приличней занятия не нашли? Чего ж вы тут, в этом дерьме, извините, отираетесь? Лохов пасете, или как это у вас там называется?