Торговка - Дарья Истомина (2001)

Внутренних стен в избе не было, сруб. делился на спаленку, «залу» и прочие отсеки дощатыми перегородками, не доходящими до потолка, чтобы тепло от печи свободно проникало в любой угол. Мебель была бросовая, такая, что уже не годилась для Москвы, но в спаленке стояла капитальная высоченная двухспальная кровать с никелированными спинками, украшенными шарами.

Раскрасневшаяся хозяйка, с румянцем во все щеки, растершись после купания, сидела на кровати, свесив босые ноги, в наброшенном на голое тело халатике и расчесывала волосы щеткой. Меня остро резануло то, что на подоконнике стояло походное командирское зеркало со всем бритвенным набором, от помазка до безопаски, и флакон классного мужского парфюма, а на спинке кровати висела линялая тельняшка отца.

— Что он тут у вас делает, Нина Васильевна? — тупо произнесла я. — Зачем вы его зазвали? В вашем-то возрасте?

Вопросики были идиотские, я сама понимала это, но остановиться уже не могла.

— Возраст как возраст, — совершенно спокойно сказала она. — «Любви все возрасты покорны», Маша! Разве вас в школе не учили? Может, это еще и не любовь… А там — кто знает? Только никуда я его не зазывала… Так, намекнула только, где буду… И очень хорошо, что ты к нам в гости приехала! Гость к гостям. У нас сегодня большой прием. И ты очень даже кстати! Так что я думаю, у нас еще будет время потолковать, верно?

Я смотрела на нее и думала, что такой я ее еще не видела. Это была какая-то новая, не московская Рагозина, а будто отмытая в живой воде, углубленно задумчивая, отрешенная, словно все время ведущая сама с собой какой-то очень важный разговор. Я стояла рядом с нею, но она глядела сквозь меня, как будто меня и нету тут, неясная улыбка трогала ее губы.

Она вдруг сняла тельняшку со спинки кровати, сфокусировала на ней взгляд и рассеянно пробормотала:

— Слушай, а ты случайно порошок не прихватила? Я же на него не рассчитывала! Уже выстирала весь…

Я собралась с духом и только-только открыла рот, чтобы выложить этой женщине, что в ее лета положено уже о вечном подумать, а не укладывать в койку единственного у дочки отца, престарелого хилого старичка-предынфарктника, которого незапланированные страсти в гроб сведут, но тут в избу с деревенской бесцеремонностью, без всякого стука, опрокидывая ведра в сенях и покачиваясь, вперся поддатый старец. Я поняла, что это и был Верин дед Миша. Он волок за красноватые лапы здоровенного гусака, принесенного в жертву только что, а к груди прижимал четверть с чистой, как слеза, самогонкой. Позже он похвастался мне, что для изготовления своего фирменного напитка раздобыл у военных электронщиков армейские противогазы с угольными и прочими суперфильтрами и какие-то медные засекреченные трубки. Дед страшно гордился тем, что его напиток горит, как бензин, и может свалить с ног хоть министра обороны.

— Ага! — оглушительно заорал старик. — Еще одна невеста для меня заявилася! Нинка, гуся шпарить надо, под шкварочки, со всей процедурой! Воду скипятила? Тебя как зовут? Маша? Давай, Машка, щипли этого бандита… Мы его с картохой да яблочками! А уголья где? Ну кто ж так под гуся печку топит? Обучаешь вас, обучаешь… Щас мы тут все по законному порядку переиграем! Ну что ты застыла как мумия, Маруся?! Давай помогай людям! Тут тебе не Москва! Ахвициантов нету! Что натопаешь, то и полопаешь!

Вот так помимо воли, а может, и оттого, что еще не определилась ни в стратегии, ни в тактике решающей битвы за возвращение в родные стены блудного отца, я включилась в подготовку застолья. По-местному оно называлось «прописка» и обычно происходило, когда в Журчихе появлялся не просто случайный гость, но человек долговременный, которого аборигенам предстояло изучить и определить ему место в уже почти порушенной деревенской иерархии.

Приодевшаяся Нина Васильевна меня словно не замечала и командовала только отцом. Она заставила его оставить дрова и отправила в избу помогать ей с закусью.