Они выехали со двора. Тифани помахала рукой конюху, затем обернулась с лукавой улыбкой:

— Добро пожаловать в клуб!

— Ага, спасибо. Только конюх у вас больно странный.

— Мы к нему привыкли.

— Нет, Тифани, я серьезно. У него что-то не в порядке. Я не имею в виду его интеллект. Большинство слабоумных ласковы, как ягнята, но этот... Либо ты ошибочно принимаешь его слабоумие, — продолжал он, будто разговор не прерывался, — за импотенцию.

Согнувшись от смеха, Тифани упала головой на шею Звездочки, и ее яркие локоны смешались с серебряной гривой.

— Один — ноль в твою пользу, — сказала она, отсмеявшись, поднимая на него сияющие глаза. — Тебя невозможно сбить с толку.

Питер смотрел, как бьется маленькая венка в ямочке у основания ее шеи. Потом его взгляд скользнул на стройные бедра, туго обтянутые джинсами.

— А ты попробуй.

Она и не думала смущаться, краснеть или хихикать под его взглядом. Она тоже беззастенчиво его рассматривала.

— Ты очень худой, — наконец изрекла красотка, — но это хорошо. Я люблю худых мужчин. Мне нравятся твои плечи. И рот — когда ты его не сжимаешь, как сейчас.

Питер невольно усмехнулся. Ему припомнилось, что говорил Сэм насчет женских слабостей. Старый черт редко ошибался.

— Вот так-то лучше, — улыбнулась Тифани. — У тебя красивые руки. И нет волос.

— Нет волос? — не понял Питер.

— На руках. У мужчин часто волосатые пальцы. — Она поежилась. — А грудь? Прямо не люди, а медведи.

Ворот его рубашки был расстегнут. Она протянула руку и провела пальцем по коже у него на груди.

— Ну, я же тебе не жеребец. — За напускной веселостью Питер пытался скрыть вдруг уколовшую сердце обиду.

Она рассмеялась:

— Ладно, поехали кататься. Больше никаких нравоучений, договорились?

— Буду нем как рыба.

Они говорили о лошадях, о песнях и вообще о жизни. Ни Тимми, ни Кэтрин Мор в разговоре не упоминались, и, хотя Питера так и подмывало спросить, инстинкт удерживал его от этого опрометчивого шага. Этот день был посвящен Тифани, и любой намек на посторонние интересы мог испортить им все удовольствие.

Солнце съехало на запад и покраснело. Тифани посмотрела туда, потом на часы. Ее сияющее лицо омрачилось легкой тенью.

— Пора возвращаться, — вздохнула девушка, — я обещала быть дома к пяти.

— Родители ждут? — небрежно поинтересовался Питер.

— Мои родители умерли.

— Извини.

— Уже давно. Я живу с двоюродной сестрой. Кэтрин Мор. — Она испытующе, как Питеру показалось, взглянула на него. Волосы упали ей на глаза. — Мартин говорил, ты ее знаешь.

— Мне всего лишь знакомо имя. — Питер без всякой необходимости взялся объезжать гору камней в стороне. — Я читал ее книгу.

— Она чудесный человек. — Тифани задумчиво уставилась в горизонт. — Вообще-то мы не родственники. Она племянница моего покойного отчима.

— Людовика XIV? Звучит как генеалогическое упражнение по французской истории.

— Я хотела сказать, что у нее по отношению ко мне нет никаких обязательств. Но она взяла меня к себе после смерти Стивена. Он все оставил ей. То есть он не оставил завещания, и Кэт оказалась единственной наследницей. — Тифани говорила слегка запинаясь. Несведущий человек из ее объяснений ничего бы не понял, и Питер продолжал прикидываться простачком:

— То есть Стивен — твой отчим? В таком случае у нее были перед тобой обязательства. Если не юридические, то моральные. Ну, если не у нее, так у него.

— Вот именно, — горячо поддержала Тифани. — У него! Но она-то мне ничего не должна!

— Значит, ты у нее живешь. И как оплачиваешь свое проживание? Стираешь ей чулки? — Увидев лицо Тифани, Питер понял, что перестарался, и добавил уже мягче: — Или трешь паркет, пока она ходит туда-сюда и бормочет: «Свет мой зеркальце, скажи»?

Он ожидал, что сейчас последует буря в защиту Кэтрин, но Тифани только фыркнула.