Никому не говори… - Карен Робардс

—Еще как касаются. В конце концов, я твой самый старый друг. — Иногда лесть помогала. Особенно с женщинами. Во всяком случае, попробовать стоило.

— С чего это ты взял? Мы с тобой не друзья. Лесть не помогла. Мэтт расстался с надеждой лечь спать до рассвета и опустился перед ней на корточки.

— В чем дело, малышка? — В его голосе прозвучала такая нежность, что Мэтт сам удивился.

Карли бросила на него сердитый взгляд. Это могло бы помочь Мэтту, если бы у нее так не дрожали губы.

—Мне приснился плохой сон, ясно? Но сейчас все в порядке. Или будет в порядке, если ты уйдешь и займешься собственными делами, а мои предоставишь мне.

—Не хочешь рассказать, что тебе приснилось? — настаивал он.

—Нет.

—Что-то связанное с матерью?

Матерью Карли была любившая выпить потаскушка, бросавшая своего единственного ребенка на соседку и исчезавшая из дома на несколько дней. Однажды она вообще не вернулась домой; позже Карли узнала, что мать удрала в Калифорнию и начала новую жизнь со своим очередным приятелем.

Когда соседка, заботившаяся о Карли, поняла, что произошло, она вызвала социальных работников и передала им девочку. Те выполнили все необходимые формальности, и Карли очутилась в учреждении, которое власти штата деликатно называли «центром для кризисных детей». Карли оставалась там, пока не приехала бабушка, которую девочка до тех пор и в глаза не видела, и не забрала ее. Мэтт знал эту историю так же, как и весь Бентон. Но то, что Карли много лет снилось, будто ее бросили, знал он один. Потому что Карли сама рассказала ему о своих ночных кошмарах и не раз скулила в его неловких объятиях, как раненый щенок. Насколько он помнил, Карли могла довести до слез только мысль о матери.

—Нет! — на ее лице было написано возмущение. Карли явно не нравилось, что Мэтт помнил ее больные места.

—Точно?

—Нет! Ну, ладно, мне приснился Дом.

—Ага… — «Домом» Карли называла приют, где она жила до приезда бабушки. — Наверно, сон был очень плохой, если ты так расстроилась.

—Это было… ужасно.

Ее голос дрожал, и Мэтт понял, что речь идет не о сне, а о том, что ей довелось пережить в приюте. И тут ему пришло в голову, что Карли никогда не рассказывала о проведенном там времени. Она пробыла в центре недолго — недели две, не больше. Он всегда считал, что этого слишком мало, чтобы запомнить на всю жизнь. Как гласила любимая поговорка ее бабушки, бесполезно плакать из-за разлитого молока. Эта суровая старуха не поощряла воспоминаний о былых обидах. Но, видимо, он ошибался. Карли все помнила.

—Рассказывай.

—Я не вспоминала об этом много лет, — сказала Карли так тихо, что Мэтту пришлось напрячь слух. — Не знаю, что вдруг случилось… Но сегодня мне почему-то приснилось, что я снова попала туда. Там были… старые железные кровати, которые скрипели при каждом движении. Во сне я услышала, что одна из них заскрипела. — Карли сделала паузу и тяжело вздохнула. — Я так испугалась…

Ее голос дрогнул. Карли не хотела больше плакать. Она снова прижала кулак ко рту и посмотрела на Мэтта с вызовом. Но, как она ни храбрилась, слезы вновь потекли по ее щекам.

Эти слезы разрывали ему сердце.

Мэтт наклонился, не дав Карли опомниться, взял ее на руки, как маленькую, сел в кресло и посадил ее к себе на колени. Карли обвила руками его шею, уткнулась лицом в плечо и плакала в его объятиях, пока не кончились слезы. Он не говорил ничего, только обнимал, слушал ее всхлипывания и был рядом. Долгие годы действуя методом проб и ошибок, Мэтт убедился, что ничего другого в таких случаях не требуется.

Наконец Карли выплакалась и затихла в его объятиях. Она все еще судорожно дышала — Мэтт чувствовал, как вздымалась и опадала ее грудь, — но рыдания прекратились.

— Ну что, полегчало? — спросил он, отведя волосы от уха Карли.