Клубника со сливками - Светлана Лубенец

– Наверно, докажут, что мы родственники – не больше… – вставил Юрий.

– Что надо, то и докажут! Это уж не твоего ума дело, тем более что Анькины доказательства – вообще вилами на воде писаны!

– Не вилами… – сказала Анечка, гордо выпрямившись. – У меня есть… письмо Николая Витальевича, где он называет Юру своим ребенком…

– Сама небось и состряпала! – рыкнул Никита.

– Графологическую экспертизу можно сделать, – решилась вставить свое слово и Лариса.

– Это кто там голос подал? – скривился Никита и обернулся к Юрию: – Это твоя Ларочка, Юрок! Сладкая женщина! Только продажная, как, впрочем, и все бабье! Ты только глянь, кто тебя окружает, Юрка! Анька, как оказалось, через раз то ко мне, то к папашке бегала, а Ларка – она вообще без тормозов!

– Что ты этим хочешь сказать?! – поднялся со своего места Юрий.

– А то и скажу! Думаешь, молчать буду, когда мне тут такую подлянку устраивают! Знаешь, кто этот «Часослов» выкупил? – И он потряс пакетом с книгой. – Не знаешь, а-а-а! А я знаю! Ларка твоя выкупила! А платила знаешь чем? Не знаешь? А ты догадайся с трех раз, Юрок!

– Он врет, Юра! – душераздирающе выкрикнула Лариса. – Он заставил меня!!!

Юрий рванулся к Никите, но тот уже был готов к этому и, перехватив его руку, ловко завернул ее ему за спину. Юрий взвыл от боли и стыда. Нет, не одолеть ему Никиту, как ни пытайся…

– Не вру я, – сказал Никита, выпуская его руку. – Незачем мне врать. Твоя Ларка простынкой под любого мужика стелется по собственному желанию! Ей хоть этот, который книгу купил, хоть ты, хоть я… А что такого?! Мы же братья, как утверждает эта милашка Анютка! А братья должны делиться! Мы ведь и папашкиной коллекцией поделимся, не так ли?!

Бледный Юрий обернулся к матери и глухо сказал:

– Ты-то что молчишь, мама?! Зачем «Часослов» продали?

Евстолия Васильевна не ответила. Она безучастно лежала на своих подушках, остановив остекленевшие глаза на портрете Николая Витальевича, висевшем на противоположной стене между книжными шкафами.

– Мама!!! – крикнул Юрий, бросившись к постели. – Ты слышишь меня?! Мама! – Он взял ее за плечи, слегка тряхнул, и голова старой женщины безвольно свесилась на грудь. – Мама!! Евстолия Васильевна! Нет!!! Анечка! Что с ней?!

– Она… она… кажется… умерла… – простонала Анечка. – Господи, царство ей небесное… отмучилась…

* * *

Римма Брянцева поражалась бессмысленности своей жизни. Зачем такие, как она, влачат свое жалкое существование? Государство обязано было предусмотреть учреждение по уничтожению ненужных особей. Это гуманно со всех точек зрения. С точки зрения самого государства – на лишнего члена общества тратятся лишние ресурсы, которые могли бы быть выделены, например, какой-нибудь матери-одиночке. С точки зрения лишнего человека – окончить мучения есть благо. Вот она, Римма, устроилась работать на почту, оператором. А может быть, кому-нибудь это место нужно гораздо больше, чем ей. Но уж раз устроилась, приходится работать…

Денег за операторство платили в два раза меньше, чем в «Петроспецмонтаже», но на что ей деньги? Поддерживать свое существование можно и меньшей суммой. Много ли ей надо, одной-то? На первую свою почтовую зарплату она сменила замок и поставила на входную дверь такой звонок, который можно отключать, находясь в квартире. Старый замок все время заедало, а кроме того, ключи от него были и у Егорова, и у Гарика. Никого из них видеть она не хотела. Скорее всего, Юрий Николаевич тоже не горел желанием с ней встречаться, хотя у нее остались кое-какие его вещи. Их было немного, потому что они, Юра и Римма, в основном жили в Анечкиной квартире, но на целый полиэтиленовый пакет средних размеров набралось. У Риммы не поднялась рука выбросить его вещи. Она затолкала пакет поглубже в шкаф. Может, и отдаст, когда все в душе отболит окончательно.