Мужчина-подарок - Светлана Лубенец

Самое ужасное было в том, что я верила Лидии. Не зря я сразу не смогла определить, что было в ее взгляде, когда он скрестился с ненавидящим взглядом бывшего мужа. Теперь стало совершенно очевидным, что в глазах женщины плескались, чуть ли не переливаясь через край, самая настоящая любовь и страдание. Ее руки дрожали, а прекрасная высокая шея опять пошла рваными красными пятнами. Может быть, конечно, она была хорошей актрисой и, возможно, этот спектакль уже разыгрывала перед Лешкой неоднократно, потому что он зло рассмеялся и все так же сквозь зубы процедил:

– Пошла вон.

Лицо женщины побелело. Казалось, что из уголка закушенных ярко-красных губ сейчас тонкой струйкой потечет кровь, а из прекрасных глаз – слезы. Но Лидия Шаманаева справилась с собой. Она опять красиво улыбнулась и довольно равнодушно сказала:

– Ну, как знаешь, Алекс, дело твое… Как говорится, было бы предложено!

Потом она еще раз обвела нас всех тяжелым, действительно пьяным взглядом, погрозила пальцем и сказала:

– Чтобы завтра в 24.00 вас здесь уже не было! На следующий день утром я буду ввозить сюда свои вещи. А это… – она взяла в руки пресловутую бутылку водки, – это я, пожалуй, возьму с собой…

Она опять отвинтила крышку, бросила ее на стол и пошла к выходу, ежеминутно прикладываясь к горлышку плоской бутылки «Флагмана». Когда за ней закрылась дверь, мы еще долго стояли, изображая собой немую сцену в лучших традициях русской классики. Потом Пашка убрал руки от Шаманаева, и тот рухнул на предусмотрительно подставленный Анжелкой стул.

– Так! Будем есть! С утра ни у кого маковой росинки во рту не было! – засуетилась я, как будто мы все только что вернулись из угольного забоя, перевыполнив дневную норму в два раза, и никакой Шаманаихи и в глаза не видели. – Вот тут у меня молоко, сок. Тут в контейнере салат из капусты. Он хорошо с курицей пойдет. А кто курицу не любит, – пожалуйста, есть сосиски, молочные. Я всегда их покупаю в этом гастрономе. Они хорошие…

– Надежда, замолчи, – попросил меня Лешка, – а то у меня сейчас голова лопнет.

Я послушно замолчала, положила перед боссом на стол пачку анальгина и смирно села на соседний стул, сложив руки на коленях, как первоклассница из старого фильма.

– Давайте и правда поедим, а то уж совсем живот подвело, – сказал Пашка, просительно заглядывая в глаза боссу.

– Придется, – согласился Лешка, но всю нашу трапезу ему явно кусок в горло не лез. Вместо курицы с салатом и колбасы он проглотил целых три таблетки анальгина и в один присест выпил целый пакет молока.

На следующий день уже почти совершенно пришедший в себя Шаманаев повез нас в новое помещение, где намеревался заново устроить свою фирму. Скажу сразу, что лестница в бункер Центра психофизиологических исследований, где почивал на лаврах неуязвимый полиграф, выглядела в сто раз лучше и ухоженней. За рассохшейся дверью в подвал нас не ждал секьюрити, и нам не надо было подписывать бумагу, что мы явились сюда по доброй воле и ни к кому не станем предъявлять никаких претензий. Претензии предъявлять действительно было некому.

– А ничего подвальчик! – бодрым голосом похвалил помещение Глеб Сергеич. – Сухой. Это хорошо.

– И хлама мало, – подхватил Борис Иваныч.

– И вообще – просторно! – не остался равнодушным Дроздецкий.

– И я теперь буду с вами сидеть в одной комнате, – тоненько обрадовалась Анжелка.