Заложники - Энн Пэтчетт (2004)

– По крайней мере, я теперь снова смогу упражняться, – сказала Роксана. – Совершенно непонятно, когда мы отсюда наконец выберемся, но я не хочу терять времени и способности петь.

Месснер выразил надежду, что у него будет возможность присутствовать на репетициях. Вместе с тем в душе его шевельнулось нечто, похожее на ревность. Заложники, находящиеся здесь безвылазно, смогут услышать ее пение, даже если она пожелает петь рано утром или среди ночи. Совсем недавно он приобрел себе портативный плеер и все ее записи, которые только смог достать в этой стране. По ночам он лежал в своем двухзвездочном отеле, оплаченном для него Международным Красным Крестом, и слушал, как она поет «Норму» или «Сомнамбулу». Он так и будет лежать на своей неудобной кровати и бесконечно созерцать покрытый трещинами потолок, а они тут, в роскошной гостиной вице-президентского дворца, будут слушать «Каста Дива» в живом исполнении.

«Довольно», – сказал Месснер сам себе.

– Вообще-то я никого не пускаю на репетиции, – сказала Роксана. – Я не считаю, что кто-то имеет право выслушивать мои ошибки. Однако сомневаюсь, что здесь это возможно. Вряд ли я смогу отправить их всех на чердак.

– Они услышат вас и с чердака.

– Я бы с удовольствием раздала им беруши, – засмеялась Роксана, и Месснер был тронут. Атмосфера в доме как будто значительно поуспокоилась с тех пор, как появился новый аккомпаниатор.

– Итак, что же я могу для вас сделать? – Если Гэн превратился в секретаря, то Месснер – в мальчика на побегушках. В Швейцарии он был членом авторитетной арбитражной комиссии. В свои сорок два года он сделал весьма успешную карьеру в Красном Кресте. И разумеется, не занимался упаковкой продовольственных посылок или подержанных одеял для отправки в зоны наводнений. А теперь он рыскал по городу в поисках ароматизированного шоколада и звонил другу в Париж, чтобы тот прислал ему дорогой крем для глаз, который выпускается в маленьких черных тюбиках.

– Мне нужны ноты, – сказала она и протянула ему листок бумаги. – Позвоните моему менеджеру и попросите его прислать это как можно быстрее. Скажите ему, чтобы он сам занялся доставкой, если считает, что могут возникнуть проблемы. Я хочу это иметь к завтрашнему дню.

– Что вы, к завтрашнему дню – это абсолютно нереально, – сказал Месснер. – В Италии уже поздний вечер.

Месснер и Роксана говорили по-английски, Гэн тут же вполголоса переводил их разговор на японский. Отец Аргуэдас сел к пианино, не желая мешать, но страстно желая знать, о чем они говорят.

– Гэн, – прошептал он, – что ей нужно?

– Ноты, – ответил Гэн и тут же вспомнил, что вопрос был задан по-испански. – Партитуры.

– А Месснер знает, к кому следует обратиться? Или куда пойти?

Гэну очень нравился священник, который, очевидно, совсем не собирался ему досаждать, но господин Осокава и Като желали быть в курсе всех деталей разговора и требовали синхронного перевода с английского на японский.

– Они свяжутся со своими людьми в Италии. – Гэн повернулся к отцу Аргуэдасу спиной и продолжал синхрон.

Священник дернул Гэна за рукав, тот поднял руку, призывая его подождать.

– Но я знаю, где можно достать ноты! – настаивал отец Аргуэдас. – Всего в двух милях отсюда! Там живет человек, которого я знаю, учитель музыки, дьякон нашего прихода. Он давал мне слушать пластинки. У него есть любые ноты, какие только вы пожелаете. – Теперь он уже говорил во весь голос. Он, посвятивший свою жизнь добрым делам, выполнял их прямо-таки с фанатизмом. Он помогал Рубену со стиркой и по утрам аккуратно сворачивал все одеяла и складывал их вместе с подушками вдоль стен. Но он жаждал быть полезным в более серьезных вещах. И при этом не мог не чувствовать, что со своей услужливостью становится едва ли не назойливым, что, желая исключительно помогать, он вызывает у людей раздражение.

– Что он говорит? – спросила Роксана.

– Что вы говорите? – спросил Гэн священника.