Образ смерти - Нора Робертс (2009)

– Речь идет, – он указал на сцену, где санитары тащили на носилках женщину с окровавленными темно-каштановыми волосами, израненным телом и изуродованным лицом, – речь идет о бессмертии.

– Бессмертие – это для мертвых. Кем она была при жизни?

Он лишь усмехнулся в ответ.

– Время истекло. – Он щелкнул хронометром, и на сцене стало темно.

Ева вскинулась в постели, захлебываясь и судорожно втягивая в себя воздух. Ей никак не удавалось отделить кошмар от реальности. Она зажала ладонями уши, чтобы заглушить беспрерывное тиканье.

– Почему они все тикают?

– Ева, Ева, это твоя рация. – Рорк схватил ее за оба запястья и потянул их вниз. – Это твоя рация.

– О боже. Погоди. – Ева тряхнула головой и усилием воли заставила себя вернуться в настоящее. – Блокировать видео, – приказала она и ответила на звонок. – Даллас.

Вызывается лейтенант Ева Даллас. Срочно прибыть на Юнион-сквер у Парк-авеню. Тело женщины со следами пыток, личность не установлена.

Ева повернула голову и встретилась взглядом с Рорком.

– Принято. Уведомить детектива Делию Пибоди, затребовать судмедэксперта Морриса. Согласно процедуре, установленной для данного дела, известить майора Уитни и доктора Миру. Я еду. Конец связи. Даллас.

– Я еду с тобой. Знаю, знаю, – проворчал Рорк, поднимаясь, – ты не станешь первосортной наживкой для маньяка, пока я путаюсь у тебя под ногами, но где-то там на земле лежит тело Джулии Росси. Я еду с тобой.

– Мне очень жаль.

– Ах, Ева. – Его тон изменился, смягчился. – Мне тоже жаль.

18

Еве их дом в зимнем пейзаже показался картиной. Рорку место преступления показалось театральной сценой. Это была мрачная темная сцена, полная непрерывного движения и шума, вся сосредоточенная вокруг единственного центрального персонажа.

Белая простыня на белом снегу, белое тело, выложенное на простыне, темно-каштановые волосы, блестящие в свете прожекторов. Ему показалось, что раны жертвы кричат, взывают о помощи.

Но вот на сцене появилась его жена в длинном черном пальто и, разумеется, без перчаток. На этот раз они оба забыли о ее перчатках. Ветер шевелит ее волосы. Взгляд суровый. Режиссер и актриса на главную роль в одном лице. Дирижер, исполняющий свою собственную музыку. Последний акт.

Он знал, что из нее рвется наружу жалость, что в ней бушует гнев и что все эти чувства перевязаны крепкой веревкой ее вины. Но весь этот запутанный клубок эмоций был спрятан глубоко внутри, за стеной холодного расчетливого разума.

Рорк наблюдал, как она разговаривает с чистильщиками, с патрульными, с другими участниками пьесы, разворачивающейся на этой ледяной зимней сцене. Потом – ровно в нужную минуту – на сцене появилась верная и надежная Пибоди в своем пухлом стеганом пальто, похожем на черепаховый панцирь, с намотанным на шею длинным ярким шарфом. Вместе с Евой она склонилась над безжизненной фокусной точкой, державшей на себе бесстрастный свет софитов в центре сцены.

– Не успели, – заметил стоявший рядом с ним Макнаб.

Рорк на краткий миг оторвал взгляд от сцены и перевел внимание на Макнаба.

– Что?

– Не успели подобраться к нему поближе. – Макнаб глубоко засунул руки в карманы ярко-зеленой куртки. Длинные концы полосатого шарфа трепетали у него за спиной. – Мы к нему подбираемся с дюжины разных сторон. Подбираемся все ближе, я чувствую, что мы все ближе и ближе к нему. Но мы подошли не настолько близко, чтобы помочь Джулии Росси. Это тяжело. Чертовски тяжело.

– Да, верно.

Неужели он когда-то действительно верил – давно, целую жизнь назад, – неужели он действительно верил, что быть копом – значит, ничего не чувствовать? Познакомившись с Евой, он понял, как глубоко заблуждался. А теперь он стоял молча и прислушивался к репликам актеров, разыгрывающих свои роли.