Дорога надежды - Анна Голон, Серж Голон

В тот год граф должен был отправиться в Нью-Йорк — путешествие, которое позволило бы ему по пути туда или обратно посетить наиболее важные поселения Новой Англии, раскинувшиеся на всем побережье от Нью-Йорка до Портленда, захватив Бостон, Салем, Портсмут, где у него были друзья и деловые интересы.

Анжелика решилась сопровождать его. Ни словом не обмолвившись о тайном обещании, данном ею себе, никогда не отпускать куда бы то ни было Жоффрея одного, она заранее убедила своего мужа в том, что ей во что бы то ни стало необходимо встретиться в Каско со своим другом, английским medisine-man Джорджем Шаплеем, у которого она намеревалась получить уйму советов и снадобий и, в частности, корень Мандрагоры, необходимый для изготовления обезболивающей губки, запас которой у нее иссяк. Так или иначе, заключила она, ей следует повидаться перед родами с Шаплеем, поскольку в его зимовке на косе Макуа хранились самые авторитетные из известных ей книг по медицине, с которыми ей нужно было ознакомиться.

В то время как «Радуга», гордый корабль водоизмещением свыше тридцати тонн, недавно вышедший со стапелей Салема, мчался к югу, устью Гудзона, Шаплею было отправлено письмо, назначавшее ему встречу в Салеме на начало сентября. Появление ребенка ожидалось в конце октября, и у «Радуги», возглавлявшей небольшой флот Пейрака, было достаточно времени, чтобы добраться до Голдсборо, где должны были состояться роды.

А затем, в зависимости от погоды и от наступления возможных ранних заморозков, новорожденный — граф или графиня — должен был предпринять свое первое на этом свете путешествие к истокам Кеннебека, этому ленному владению в Вапассу, чтобы провести там зиму, на что Анжелика очень надеялась. Несмотря на то удовольствие, которое она всякий раз испытывала от встречи со своими друзьями в Голдсборо, жизни на побережье она предпочитала уединение в глубине материка.

И вот сейчас ей было душно в чистой и живительной атмосфере Мэна.

Влажная жара побережья, делавшаяся невыносимой, стоило лишь отойти от моря, угнетала ее. Порой она с трудом переводила дух. Отвратительный страх поднимался в ней. Еще совсем недавно воодушевленная, настолько воспарившая в облаках, что настоящее и будущее рисовались ей в самых радужных красках, она забыла об опасениях, но те внезапно коснулись ее своим крылом, подтачивая оптимизм, подобно мертвой зыби, раскачивающей шлюпку. Страх становился паническим.

В эти мгновения Анжелика ощущала себя слабой, ее охватывало беспокойство, знакомое всем женщинам, вынашивающим во чреве хрупкую плоть. Ответственная за этого ребенка, она чувствовала также ответственность за грозившее ему несчастье, которое, быть может, уже нависло над ним, и упрекала себя за неспособность предотвратить его. Ибо дитя счастья находилось под угрозой.

Уж не являлась ли ее душевная боль провозвестницей опасности, которая, извлекая его, еще беспомощного, из надежного материнского лона, вынесет ему приговор? Ему еще не время было родиться. Надо было ждать по меньшей мере месяц…

Но у Анжелики было еще одно серьезное основание страшиться за судьбу будущего ребенка, взлелеянного в мечтах и заранее любимого, — опасность преждевременных родов, ибо вот уже несколько дней, как она была почти уверена, что их двое.

Глава 3

Чем иначе объяснить это беспокойство, это возбуждение, которое стало уже казаться ей чрезмерным, как не картиной, определившейся на ощупь и почти очевидной для глаза, — двух крошечных головок?

«Когда Небеса начинают щедро одаривать вас своими милостями!..» — шептала она, неприятно пораженная поначалу, то ли недоверчивая, то ли озадаченная.

И готовая уже расхохотаться, воистину восхищенная, она спохватывалась, говоря себе, что здесь нечему смеяться, не зная, что и подумать.