Дорога надежды - Анна Голон, Серж Голон

Подобный поворот событий внушил ему желание — он опустил глаза, собирая все свое мужество, прежде чем сделать подобное признание, — обеспечить продолжение и своего рода, и желание это мучит его, бедного раба, уже давно. Теперь же он увидел возможность воплотить ее, высмотрев среди пассажиров, высадившихся с «Радуги», высокую негритянку, купленную господином де Пейраком в Род-Айленде.

Внутренний голос настойчиво шептал ему: «Она одной с тобой крови. Вы родились в одном краю».

Негр широко раскрытыми глазами уставился на Колена Патюреля:

— Я заметил, как ты разговаривал с ней на ее языке.

— Да, это так. На этом языке разговаривали великая султанша Лейла, первая жена Мулея Исмаила, правителя Марокко, и евнух Осман Ферраджи. Оба родились где-то в районе Сахеля, Судана, Сомали, словом, в центре Африки, где на юге

— опушки джунглей, а на севере — пустыни. Там живут кочевники, разводящие диких буйволов, они все очень высокого роста.

— Кажется, вы правы. Впрочем, не уверен, — пробормотал Сирики. — Я слушал ваши слова, но они не пробудили во мне никаких воспоминаний. Я был совсем маленьким, когда с берегов Нила явились торговцы-арабы и похитили меня.

Переходя из рук в руки, я наконец попал в Ла-Рошель, откуда с другими рабами должен был быть отправлен в Вест-Индию. Там меня купил господин Маниголь. Из-за моего роста и худобы меня везде считали никчемным, ни к чему не пригодным. Амос Маниголь сжалился надо мной. Господь да благословит его.

Анжелика не удивилась, услышав, как «старый» Сирики говорит о себе, как о молодом рабе, купленном торговцем, который в свои пятьдесят лет выглядел гораздо моложе его. Но она уже заметила, что чернокожие, достигнув половой зрелости, быстро становились похожими на тридцатилетних, а к сорока годам волосы их уже бывали совершенно седыми.

Сирики и Куасси-Ба, которых уже давно считали «стариками», скорее всего еще не достигли этого возраста.

— Я навел справки, — продолжал Сирики. — Молодая негритянка из маронов, которую вы также купили, скоро произведет на свет ребенка, чей отец сопровождающий ее африканский негр банту. Она родилась на Мартинике. Я не знаю ее истории, так как она неразговорчива, а этот ее спутник, банту, объясняется только на своем обезьяньем языке.

Колен Патюрель прервал его:

— Ты ошибаешься, Сирики. Он говорит на суахили, одном из самых распространенных языков Африки, его понимают от побережья Атлантики до берегов Индийского океана.

— Простите меня, я не хотел обидеть своего товарища по несчастью. И все же меня эти африканские языки совершенно не устраивают, я их не понимаю.

Единственное, что мне ясно, — что скоро в Голдсборо родится их ребенок. И моя мечта сбывается. Я уже говорил вам о своем горе: мой маленький хозяин Иеремия уезжает. Домашний очаг без детей не приносит радости. Бедная Сара не выдержит, я ее знаю.

Он всегда говорил снисходительно, покровительственным тоном о Саре Маниголь. Мать семейства, женщина властная, она часто впадала в ярость, выведенная из себя соседями, и только он один мог ее успокоить; когда же она погружалась в меланхолию, вспоминая о своем прекрасном доме в Ла-Рошели, он один мог ее утешить. В то печальное утро ей пришлось в спешке покинуть домашний очаг, бросить свой фарфор и фаянс, расписанный самим Бернаром Палисси, когда они бежали через ланды, посуда разбилась и была растоптана копытами коней королевских драгун, посланных за ними в погоню.

Все заботы о семье, взятые им на себя, все больше убеждали его в том, что предложение его будет встречено положительно.

— Мне кажется, — объяснял он, — что ничто не препятствует тому, чтобы с вашими белыми ребятишками и индейскими ребятами с золотистой кожей по берегу океана бегали бы еще и дети цвета ночи, то есть мои дети.

Объяснив наконец, о чем он давно мечтает, Сирнки умолк.