Стеклянный ключ - Виктория Угрюмова (2005)

— Не огнем, а газом, — поправил въедливый майор, которому уже успели вкратце доложить о том, что подозреваемый в разбойном нападении, нанесении тяжких телесных повреждений и попытке изнасилования гражданин Глазьев сперва отстреливался из газового пистолета по всем правилам американских боевиков, а потом пошел врукопашную, размахивая здоровенным мясницким ножом. Гражданин находился в состоянии тяжелого наркотического опьянения, а потому был по-настоящему опасен. Ни договориться с ним, ни запугать, ни увещевать его не получалось.

«Дурак, — зло подумал Барчук про задержанного. — Семнадцать лет идиоту, и что теперь? Главное, он даже не вспомнит этих потерпевших. И ради чего? Ради барахлишка этого несчастного? Нет, в мое время преступники были в большинстве своем адекватными».

Его мама всегда говорила, что старость начинается тогда, когда человек принимается вспоминать, что было в «его время». Николай еще не считал, что стареет, но времена действительно очень сильно изменились.

— Кофе дашь? — спросил Юрка. — С шоколадкой? У тебя в нижнем ящике стола, под журналом, припрятана. Прошу честную половину, я же не вымогатель какой-то. — Он упал на стул, бессильно свесив руки вдоль тела. — И кто выдумал все эти сказки о том, что наркоманы приторможенные? Знаешь, как он бегает? Как олимпийский чемпион Валера Борзов в погоне за золотой медалью. Я так не могу, я старенький уже, больной. Раны к дождю ноют.

Майор сердито уставился на него, но не возразил. Раны у Сахалтуева действительно были. Одна огнестрельная, вторая — колотая, едва не стоившая ему жизни.

— Сам ты ноешь, как старая рана к дождю, — укорил он. — Шоколадку вот вычислил. Как, спрашивается?

— Посредством четко проведенных оперативных мероприятий, — поведал Юрка.

— Насобачился.

— А с кем я дружбу водю добрые десять лет?

— Вожу.

— Это у аристократов — вожу. А при том количестве водяры, которые мы с тобой на пару осилили, — водю. И не спорь со мной, филолог хренов.

— Устал я, — неожиданно тихо, бесцветным каким-то голосом признался майор. И Юрка подумал, что действительно устал его дружище — вон какие синяки под глазами, веки воспалены, угол рта дергается.

— Бутуз заел? — спросил он наугад.

— Заел, — не стал отнекиваться Барчук. — Дело требует. Сдавать, закрывать, да хоть спалить его в топке паровоза. А я, ты же знаешь, как этого не люблю. Меня просто коробит всего.

— Да, — согласился Сахалтуев, принимая из рук друга драгоценную кружку со знаменитой на весь райотдел кваквой и честно выделенную половину шоколадки. — Нелегко плавать в соляной кислоте. А у меня, кстати, новости есть по нашему убиенному. Еще утром были, просто из-за этого отморозка малолетнего забыл сказать. Звонили мне.

— Мне тоже, — угрюмо сообщил Барчук. — Чего ж я такой злой. Тут Данила уже не просто приказывает, а как змей подколодный шипит, чтобы я избавлялся поскорее от нашего Мурзика, и буквально через десять минут звонок.

— От кого? — полюбопытствовал Сахалтуев.

— От некоего Кочубея Петра Федоровича, почти что коллеги.

— Интересно, он не правнук тому Кочубею, который «богат и славен»? — проявил капитан недюжинные знания школьной литературной программы.

— Не исключено. Фамилия редкая, и почти все они как-то между собой связаны. Тебе тоже он звонил?

— В том-то и дело, что нет. Объявился мой старинный друг и однокашник — Димка Кащенко. Помнишь, я тебе о нем рассказывал? Кащей, он же Дурдом. Золотой человечище! Вот такой парень! Мы сто лет не виделись — и вдруг, на тебе, нашли время и место, чтобы пообщаться. Судя по всему, его очень интересует Мурзик, и он настоятельно просил встретиться поскорее.

— С чего бы это такая поспешность?

— Ему послезавтра возвращаться на службу — далеко за пределы нашей Родины.