– Именно это сказал и Билли, – прошептала Хелен, утопая в мрачных печальных глазах.

– Билли прав.

– Только один вопрос.

– Не задавай его, – безнадежно попросил Рафферти. – Будет только хуже. Либо я тебе совру, и ты меня возненавидишь, либо скажу правду, ты взовьешься и опять-таки меня возненавидишь.

– Не собираюсь спрашивать, любишь ли ты меня, Джейми, – нарочито бодро выпалила Хелен, и его губы изогнулись в кривой неохотной улыбке. – Я знаю ответ, даже если ты его не осознаешь. Просто интересно, остался бы ты со мной, если бы это было в твоих силах.

– Сомневаюсь, что должен отвечать на любой их этих вопросов.

Хелен потянулась и прижала ладони к любимому расстроенному лицу.

– У вас нет выбора, мистер, – надавила прокурорша. – Так ты бы остался?

Какое-то мгновение Джеймс молчал, потом закрыл глаза, душевная мука исказила суровые черты.

– Даже дикие лошади не смогли бы утащить меня отсюда.

Откуда-то издалека послышался звон часов дедушки Кристал, медленно и скорбно отбивающих полночь.

– Ты случайно не превратишься в тыкву? – прошептала Хелен, стиснув пальцы.

– Завтра утром, – дернул головой Рафферти.

– Значит, у нас еще есть время? Еще несколько часов?

– Несколько часов, – тихо повторил Рафферти.

– Что ж, не будем попусту терять ни минуты.

Хелен впилась в него губами, забирая себе его тоску, печаль и горечь прошедших десятилетий.

В квартире было тепло, темно и безопасно. Снаружи бушевала буря, а внутри царили покой, страсть и любовь.

Хелен, как в тумане, добрела до спальни, закрыла за ними дверь и дрожащими руками принялась стаскивать с Рафферти одежду. Сняла пиджак и рубашку, потом потянулась к пряжке ремня, ожидая его протеста против своего самоуправства. Но Рафферти, казалось, понял ее потребность сделать все самой, перехватить инициативу, трогать, целовать, пройтись губами по мускулистой груди до самого пояса брюк, расстегнуть мешающие пуговицы, прикоснуться и стиснуть отвердевшую плоть, наслаждаясь теплом и силой любимого мужчины, его невольным сдавленным стоном. Словно шелк и сталь запульсировали страстью в ее ладони, но Хелен хотелось большего. За несколько оставшихся часов хотелось заполучить все, что удастся в этой жизни, насытиться впрок на длинные пустые ночи, простирающиеся впереди. Без него. Хелен ждала его двадцать девять лет. И не собиралась соглашаться на меньшее.

– Раздевайся, – рыкнул Рафферти в лунной темноте – грубо и одновременно ласково.

Хелен повиновалась, стянула через голову мешковатую рубашку, стащила джинсы. Только добралась до передней застежки кружевного бюстгальтера, как большая рука накрыла ее пальцы, остановила, и Рафферти привлек ее ближе, припал горячим влажным ртом к груди, прямо через тонкую ткань всасывая тугие вершинки.

Твердые ладони скользнули вниз по бокам, по бедрам, под шелковые трусики, обнимая, тиская, лаская. У Хелен ослабли и затряслись колени, сердце застучало, как бешеное, пульс пустился вскачь, переполнило желание, настолько сильное, настолько нестерпимое, что она испугалась, как бы не разлететься на мелкие осколки. Рафферти нужен ей целиком и полностью, и каждым из всех возможных способов. Хелен мечтала, чтобы он был резким и стремительным, медлительным и неторопливым. Мечтала заполучить его навсегда. А впереди одна единственная ночь.