— Знаешь, — возразила я. — Ты знаешь все самое важное.

— Твой отец?

— Я застыла.

— Это засекречено — то, что случилось… я не могла тебе этого рассказать. Я хотела, но…

— Ну так просто скажи, что он умер. Скажи, что твоя мама не умеет готовить и что ты — единственный ребенок в семье. Не надо… придумывать себе семью. Не надо придумывать другую жизнь. — Джош глянул через перила вниз, в фойе, и сказал: — Что такого замечательного в нормальности?

Может, я и гений, но именно Джош первым все понял про меня. Тогда мне нужна была другая жизнь, жизнь на пробу — нормальная жизнь во временное пользование. Беда только в том, что теперь приходится смотреть в глаза дорогого мне человека и сообщать о том, что я никогда не буду свободна настолько, чтобы любить его.

И тут до меня дошло, где мы находимся и на что он смотрит. ДЖОШ ЗНАЕТ! Я чуть не закричала. Все! Больше не нужно никакого вранья. Он уже внутри, он — один из нас (в какой-то мере). Он…

Но Джош стал спускаться по лестнице. Я рванула за ним с криком:

— Джош, подожди! Постой! Теперь все хорошо! Это… Дойдя до конца ступенек, он остановился, сунул руку в карман и протянул мне раскрытую ладонь.

— Они тебе нужны? — На ладони лежали сережки.

— Да, — кивнула я, сглатывая подступившие слезы. Одним махом я пролетела лестничный пролет. Джош сунул мне серьги в руки так быстро, что я даже не успела почувствовать его прикосновения. — Я их обожаю! Мне не хотелось их…

— Конечно. — Он снова отдалился. Я знаю с десяток разных способов справиться с парнем его комплекции, но против него я бы не стала их использовать.

Вот черт! Он уходит. Я не знала, то ли грустить от этой потери, то ли ликовать, что ему позволили уйти отсюда, не стерев из его памяти наши секреты. Само собой, они бы этого не допустили, если бы не доверяли ему… если бы не проверили его… если бы кое-кто не решил, что ему можно не пить чай, после которого он бы проснулся с воспоминанием о кошмаре, детали которого не может восстановить.

Если они не решили, что мне можно любить его.

Он дошел до двери.

— Джош, — в отчаянии крикнула я. Надо, по крайней мере, попытаться все уладить. В конце концов, я девушка Галлахер или кто? — Я… я еду в Небраску на каникулы. Там живут мои дедушка с бабушкой — папины родители. Но я вернусь.

— Ладно. — Он потянулся к ручке двери. — Думаю, мы увидимся.

Джош улыбнулся — мимолетно, но вполне достаточно, чтобы я поняла: он действительно собирается увидеться со мной, когда я приеду. И что еще важнее — он будет ждать этого момента.

Я уже начала воображать, как оно все будет — новый год, новый семестр, новый этап в отношениях без секретов. Но Джош сказал:

— Кстати. Передай спасибо своей маме за чай.

Он открыл дверь и вышел. Я еще долго стояла посреди пустого фойе. В фильмах всегда показывают, как после драматичного прощания тот, кто остался, бросается вслед уходящему, и они сливаются в весьма и весьма чувственном поцелуе. Но если меня и ждали какие-то поцелуи в моей судьбе, случится это явно не сейчас.

Что-то теплое и мягкое коснулось моей ноги. Это Оникс провела хвостом по голени. Она мурлыкала, утешая меня, — счастливая домашняя кошка. Круг замкнулся.

По лестницам уже спускались девушки, торопясь на завтрак. Впереди их ждали последние судорожные просмотры конспектов перед экзаменами. Я знала, что станет главной темой разговоров за завтраком. Если уж обычные девушки любят посплетничать, то девушки Галлахер…

Но меня не задевали их взгляды. Я стояла посреди этого потока, вливаясь в новый день. Шевельнулась я только тогда, когда рядом нарисовалась Бекс.

— Эй! — Она сунула мне в руки учебник и рогалик. — Пойдем, — потянула она меня за руку. — У нас же экзамен по СТРАМу. Лиза приготовила карточки.

Я поднималась по лестнице за своей подругой. Вокруг сновали девушки, одетые, как я, обученные, как я, и живущие в том же мире, что и я.