Хождение по водам - Джемма О'Коннор (2007)

Вот в поле зрения показался Джон Спейн, его было легко узнать по желтому комбинезону. Он, сгорбившись, сидел на корме и, сжимая румпель, вел суденышко по гребням и впадинам – вверх и вниз, вниз и вверх. Спейн дернул лесу, смотал, забросил снова. Там, где устье реки превращалось в бухту, сгрудилось еще несколько небольших рыбацких лодок. Неподалеку на выступающих из воды камнях стайка бакланов сушила расправленные крылья. Над головой, наполняя воздух криками, водили хоровод чайки. Одинокий баклан обозревал с вышины окрестности. На поверхности реки плясали волны, они были выше там, где русло сужалось. Ниже по течению поток реки наталкивался на встречную силу прибоя, и вода закипала бурными водоворотами, заворачивая в заливчики и выплескиваясь обратно из бухточек. Чайки кидались вниз и, расправив крылья, скользили над гладью воды, а ближе к берегу, словно на ходулях, бродили болотные птицы, сгибали шеи и выхватывали из глубины добычу. По мере того как усиливался ветер и поднималось волнение, громче позвякивала оснастка яхт и казалось, будто на склон поднимается стадо. «Алкиона» дрогнула и развернулась вокруг швартовочного буя, словно приглашая на танец меньшую по размерам «Кинару». В брызгах пены за суденышками вдруг возникла радуга, и лучики солнца сверкнули на стальных леерах и опорах. На противоположном берегу, у самой кромки воды, бойкие маленькие трясогузки кланялись в такт собственным порывистым шажкам. Стайка запоздалых ласточек низко пронеслась над принесенными приливом морскими водорослями, которые, засыхая, расцвечивали розоватыми и зелеными пятнами бесконечную массу буровато-серых, выступающих над водой камней. Когда появлявшееся из-за облаков солнце освещало гряду холмов, те вспыхивали золотыми и пурпурно-коричневатыми красками осени. Вдали бордовой точкой полз трактор. Сложенные без раствора невысокие каменные бордюры обозначали границы полей. Не правильно-регулярные, а беспорядочно переломанные, словно застывшие в отчаянной попытке освободить землю от своего нелепого присутствия.

На противоположном берегу по склону холма к реке зигзагами спускался лабиринт заборов, и там, у разрушенной церкви за оградой, было маленькое кладбище. Под одним крестом нашли последнее пристанище более пятидесяти детей – безвестных, безымянных жертв голода 1840-х годов.

Сельские жители врезают свою историю в землю, подумал Рекальдо. А чужаки – преходящи. Носятся по волнам, пока их на мгновение не прибивает к какому-нибудь берегу, и удивляются, почему никто особенно не радуется, когда они появляются, и не горюет, если они снова пропадают. Приходят и уходят вместе с временами года, врываются в здешний мир, своей суетой нарушают размеренный ритм существования и под влиянием красот природы проникаются заблуждением, что перемена мест способна изменить и сделать богаче их скоротечные жизни. Но неизменно в основе своей остаются прежними. В итоге сдаются и, ничего не добившись, исчезают, унося с собой раздражение и недовольство. Приученные городской жизнью к вечному соперничеству, они тащат и расхищают все, что попадается им на глаза, нарушают хрупкое равновесие сельского бытия так, что в итоге деревенские жители уже не в состоянии продолжать жить в построенных предками домах и возделывать родовые поля.

Солнце отразилось от оконного стекла в Корибине, и Рекальдо, стараясь уловить присутствие людей, принялся фокусировать бинокль. Сердце до боли, до отчаяния стремилось к Крессиде. Но в доме по-прежнему никого не было.

Он уложил бинокль в футляр, достал мобильный телефон и наудачу набрал номер Донованов. Ответил муж Мэрилин Огив и, стараясь перекричать орущего Лайма, подтвердил, что у его жены в самом деле в понедельник случился выкидыш, но теперь она поправляется.

– Мэри в палате номер десять, – объяснил он. – Хотели сегодня выписывать, но я могу за ней заехать лишь завтра, ближе к обеду.

– В котором часу ее увезли в понедельник? – спросил Рекальдо.