Наследство - Джудит Майкл (1998)

Последние отблески солнца исчезли с горизонта. Над сосновой рощей мелькнула первая звезда, вдоль извилистой подъездной дороги и площадки у входа вспыхнули янтарные фонари. Позади себя Лора и Карриер слышали шум голосов постояльцев отеля, собирающихся в Большом зале на коктейль, и мягкие переливы семиструнной гитары с пластинки, которую только что поставил Джон Дарнтон.

— Уэс, — задумчиво произнесла Лора, — если я попрошу вас помочь мне выкупить отель, что вы на это скажете?

Ему удалось скрыть удивление и отказ, который автоматически готов был сорваться с его губ. Он хотел жену, а не предпринимателя. Но он был терпеливым человеком и знал, какие преимущества он получит, если она будет перед ним в долгу.

— Если вы знаете, что именно хотите, то я готов. Вы имеете в виду какой-нибудь определенный отель?

— «Чикаго Сэлинджер», — ответила она.

Ноги Мирны обвивали бедра Клэя, сильными толчками входившего и выходившего из нее. Он слышал ее нежные стоны, которые означали, что она кончала, и через мгновение кончил сам. Бурная волна чувств обрушилась на него лавиной, прорвавшись через взорванные шлюзы. Он ничего не видел и не слышал в этот восхитительный момент, когда каждая клеточка его тела расслабилась, и он испытывал совершенное блаженство. Он слышал голос Мирны, шептавший ему: «Как хорошо, Клэй! Ты чудесный любовник!» Он открыл глаза, все еще чувствуя дрожь, пробегавшую по его телу, и теплую влажность внутри нее. Он лежал на ее удивительно мягком теле, и ему хотелось оставаться в ней как можно дольше. Повернувшись, он натянул на себя простыню. Ему неожиданно стало холодно в этот ночной час.

— Чудесный любовник! — еще раз шепнула Мирна, повернув к нему свое лицо и языком лаская его ухо. — Мой восхитительный любовник…

От этой ласки маленькие искорки пробежали по его телу. Ее руки сжали его бедра, и он почувствовал, как ее ногти вонзились в его тело. Он снова стал твердым внутри нее и вновь начал движение. Они снова объединились в ритме, который мог длиться, как ему казалось, бесконечно.

Конечно, он никогда не говорил вслух таких вещей; ни сейчас, ни позже, когда он, вконец обессиленный, был совершенно уверен, что не сможет больше ничего сделать, даже если найдет в себе силы подумать об этом. Мирна не казалась усталой, она никогда не уставала — ни когда давала уроки тенниса на корте «Дарнтона», ни плавая в бассейне или бегая за покупками целыми днями, чтобы купить подарки для своей семьи где-то в Небраске, ни когда занималась всю ночь любовью в своем маленьком доме, который снимала. «Сумасшедшая женщина, — думал он, — и я схожу от нее с ума, но иногда она меня пугает до смерти».

Он знал, что каждый раз около трех часов ночи наступали самые опасные минуты, когда он, изнуренный после любовных утех, лежал в постели. Именно тогда его начинали обуревать чувства благодарности и покоя. И как всегда, он должен был вспоминать об осторожности, чтобы не сделать ей предложения выйти за него замуж или просто жить вместе с ним, хотя он не мог не понимать, что тогда ему не нужно было бы о ней волноваться и она уже точно была только его, и ничьей больше.

«Позже, позже, позже», — думал он, но в то же время часть его мозга, прислушиваясь к удовлетворенному дыханию его тела, нашептывала, что он должен держаться за нее и увериться наконец в том, что она никуда не уйдет. Раздираемый противоречащими друг другу мыслями, он засыпал.

Мирне Эпплбай было двадцать семь лет, и она работала инструктором по теннису уже лет десять. Она ничего не имела против того, что Клэю было двадцать три года; он был выше ее ростом, блондин, красивый, с аккуратными усиками и мальчишескими манерами, которые позволяли ей надеяться, что она сумеет превратить его в такого человека, каким бы хотела его видеть. Она уже почти отчаялась найти такого.