Услышь мой голос - Юлия Снегова (1998)

— Ну, меня не каждый день приглашают в рестораны, — ответила Женя. — А дома я ем значительно меньше, так что не пугайся, Вася. — Она внимательно посмотрела на своего спутника. — Расскажи мне о себе, — попросила Женя. — Обо мне ты и так почти все теперь знаешь, а если и не знаешь, то наверняка скоро догадаешься. Я звонила тебе домой, по телефону, который был указан в визитке.

— И женский голос тебе ответил, — подхватил Василий, — что я здесь больше не живу.

Женя кивнула.

— Это была моя жена, моя бывшая жена. Но начну, как говорится, по порядку. Я не москвич, принадлежу к так называемым пробивным провинциалам. Ты знаешь, что провинциалы обычно гораздо активнее столичных жителей и всего добиваются намного быстрее.

— Да, мне это известно, — сказала Женя и вспомнила своего бывшего мужа.

— У вас, москвичей, всегда есть чувство тыла — квартира, родители, старые друзья. А мы, провинциалы, едем в столицу, как на войну. Нам некуда отступать и есть за что бороться. Так вот, я родился в Коканде. Ты, наверное, даже не знаешь, где это.

— Ну почему же, — обиделась Женя, — я хорошо знаю географию Востока. Коканд — в Узбекистане. У вас в музее уникальная коллекция восточной керамики.

— Не знаю, как насчет керамики, — сказал Василий, — а со всем остальным там плоховато. У мамы нас было трое, росли без отца. Жили ужасно бедно. В конце месяца я бегал сдавать молочные бутылки. Все это было бы похоже на мелодраму, если бы не было правдой. Короче говоря, еще в школе я поставил себе цель — вырваться из этой дыры. Я пообещал себе, что мои дети бананы и апельсины будут видеть не только на картинках. Кстати, банан я впервые попробовал, только когда приехал в Москву поступать в институт.

— А ты где учился?

— В Первом меде, специализация — психиатрия, красный диплом, потом аспирантура. Молодой, подающий большие надежды психиатр. Но не москвич. А поэтому, при всех моих успехах, мне светило лишь место ординатора в какой-нибудь областной психбольнице и комната в общежитии. И это в лучшем случае, а в худшем — пришлось бы отправиться назад в Узбекистан.

— И тогда ты женился по расчету на богатой москвичке, — с грустной улыбкой произнесла Женя, — дочке какого-нибудь вашего институтского профессора.

— Ира не была профессорской дочкой. Она, как и я, росла без отца. Жила с матерью в крошечной двухкомнатной квартирке в Орехове-Борисове. Просто она очень меня любила и сама предложила жениться на ней.

— Даже так? — удивилась Женя.

Василий молча кивнул и пригубил свой бокал. Он помнил этот разговор до самых мельчайших подробностей. Это было пятнадцать лет тому назад, весной. Он только что закончил аспирантуру, и вопрос о распределении висел над ним как дамоклов меч. Василий продолжал жить в общежитии, приплачивая коменданту из своего кармана. Но он очень хорошо знал, что прописку ему не продлят, а когда приедут абитуриенты, его попросят из этой комнаты. Конечно, всегда можно было снять угол у какой-нибудь бабульки. Но никто не разрешит ему жить в Москве без прописки, а уж тем более никто не возьмет на работу.

— Я знаю, что люблю тебя гораздо больше, чем ты меня, — страшно волнуясь, сказала ему Ира. Они сидели за столиком небольшого открытого кафе-мороженого. Василий даже помнил, как Ира в тот день была одета. Белая водолазка и джинсы «Левис», за которые она отдала полторы зарплаты медсестры клиники неврозов. Ирина не притрагивалась к своему мороженому, и Василий следил за тем, как разноцветные шарики медленно оплывали в вазочке. Ира вертела в руках ложку, и солнечный лучик то и дело заставлял Василия жмуриться. — Вернее, ты вообще меня не любишь, — продолжала Ира, — не надо, не переубеждай меня, мы оба знаем, что это правда. Так часто бывает: один любит, а другой позволяет себя любить. Но я не об этом хотела с тобой поговорить. Я знаю, в каком ты сейчас положении с пропиской, с жильем… Давай поженимся, — сказала она и замолчала.