Бриллиант - Марна Келлог (2005)

«Ладно, Кик, — сказала я себе, — если собираешься сделать это, значит, делай». Мой пульс почти вернулся к нормальному ритму. Я глубоко вздохнула, положила руку на холодную медную ручку и повернула. Замок едва слышно щелкнул, издав тишайший звук хорошо смазанной пружины. Я приоткрыла дверь на сотую долю дюйма и сверилась с часами: прошло менее двух минут. В коридоре было тихо. Ни шума пылесоса, ни шороха метелки. Я открыла дверь пошире, просунула голову внутрь и огляделась. Из статьи в воскресном «Лондон таймс мэгэзин» я знала, что спальня леди Мелоди — это та, что с двойными дверями на площадке второго этажа. Просторная комната с окнами-фонарями, выходящими в парк. Приветливый солнечный свет лился в стекла.

Я снова прислушалась, на этот раз более настороженно. Тишина. Я ступила в коридор, оставив дверь приоткрытой, и метнулась во внутреннее святилище.

Ее кровать, позолоченная лодка с розовым атласным балдахином, была расстелена. Говорили, что ранее она принадлежала Марии Антуанетте, но если пробудешь в аукционном бизнесе так же долго, как я, скоро понимаешь: если бы все то, что, как уверяют, принадлежало Марии Антуанетте, было подлинным, потребовалось бы десять дворцов размером с Версаль, чтобы вместить такую пропасть вещей.

Тонкое антикварное покрывало и пуховое одеяло были отброшены и свисали до пола. И где знаменитые подушки? Что-то не видно. Посреди постели на утренних газетах рядом с открытым включенным лэптопом стоял поднос с засохшей яичницей, усыпанной крошками тоста. Толстый серый кот, едва удостоивший меня взглядом, с аппетитом, но не спеша пожирал остатки еды.

Из-под кровати высовывался еще один поднос, на этот раз с объедками от ужина, и торчал подергивающийся от удовольствия хвост второго кота. В комнате стояла неприятная смесь запахов кошачьей мочи и персикового освежителя. Очевидно, кто-то забыл открыть окна.

На полу валялись книги, журналы и каталоги заказа товаров по почте с загнутыми страницами. Вдоль стены выстроилось двадцать или тридцать ящиков почтовой службы, переполненных нераспечатанными письмами, и я почувствовала укол унижения за тех, с чьими искренними посланиями обращались так пренебрежительно. Почти на каждом столе стояло по серебряному ведерку для шампанского, набитому полурастаявшим льдом, и в каждом плавала бутылка «Дом Периньон». Большинство бутылок было открыто, а рядом стояли полупустые бокалы. Но истинная фишка, можно сказать, главная достопримечательность висела над камином: гигантский и очень известный портрет молодой женщины в розовом платье кисти Гейнсборо. Женщина безмятежно улыбалась, глядя на невероятный разгром. Однако самое невероятное заключалось в том, что кто-то, может, и сама леди Мелоди после нескольких бокалов шампанского, пририсовал женщине огромные черные усы. Я едва не охнула вслух. В жизни не видела подобной наглости! Кто-то здорово здесь повеселился.

Глава 11

Я быстро перешла в гардеробную, тоже грязную и провонявшую застарелыми духами. И ничуть не удивилась, обнаружив, что реальная жизнь леди Мелоди имеет мало общего с выдуманной журналистами. Она совершила подлость, отрекшись от дочери, и все эти годы угрызения совести пожирали ее изнутри, пока она совсем не сгнила. Если бы мой когда-то брошенный ребенок вошел в мою жизнь сегодня, косяк диких коней не смог бы растоптать мою радость и гордость. Уж поверьте, я бы не постеснялась показать его всему свету. Впрочем, кто я такая, чтобы осуждать или бросать камни? Я, королева двойной жизни.