Побочный эффект - Татьяна Туринская (2016)

Если раньше Русакова подчеркнуто демонстрировала равнодушие к сотруднику Черкасову, за которым легко угадывалась неприязнь, то ныне нечаянное равнодушие выказывалось всем сотрудникам. Всем. За исключением Черкасова и недавней подруги Ларисы Трегубович.

Вадим не знал, радоваться или огорчаться тому, что теперь в его присутствии Ирина Станиславовна робела, краснела и судорожно искала предлог поскорее закончить явно тяготившую ее аудиенцию. Впрочем, он быстро решил, что эти перемены к лучшему. По крайней мере, для него.

И еще он заметил, да и не только он – практически все сотрудники обратили внимание, что недавние подружки превратились вдруг в отчаянных врагов. О судебной тяжбе Трегубович против треста знали все. И вряд ли нашелся бы сотрудник, сочувствующий истице. Секретарша за несколько лет работы в тресте сумела настроить против себя очень и очень многих. Ее увольнение коллектив принял, можно сказать, с откровенной радостью, многие даже со злорадством, довольно потирая руки: ага, получила по мозгам, ехидина! Однако, как говорят в Одессе: недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Очень скоро секретарша победоносно воцарилась за своим рабочим столом, как овчарка в будке под дверью хозяина. И с того самого дня плотно закрытые жалюзи в кабинете Русаковой стали обычным явлением. То, чего не позволял себе даже Буськов, для его заместительницы стало привычным и в некотором роде обязательным делом.

Атмосфера сгущалась, в воздухе определенно пахло грозой. Что-то будет…

– Сегодня, – повторил под нос Вадим. – Сегодня или никогда…

* * *

Работать Ирина не могла. Но и домой идти не хотелось. Так и просидела до позднего вечера в кабинете, спрятавшись за спасительными жалюзи от чужих сочувствующих взглядов, убивавших самолюбие пуще презрительных.

Лишь в начале девятого вызвала машину. В супермаркет заезжать не стала – аппетита не было совершенно, да и в холодильнике, кажется, еще оставалась упаковка йогурта. У парадного дежурно попрощалась с водителем, поднялась по плохо освещенной лестнице на свой третий этаж.

Вообще-то «плохо освещенной» – слишком громко сказано. Лампочка-сороковаттка, одетая в металлическую решетку, как в забрало, горела лишь на первом этаже, остальные были плотно погружены во тьму. На третьем этаже ее отсвет скорее угадывался, чем был реально заметен. Выше же третьего и вовсе царил непроницаемый мрак.

Практически все дома в округе давно обзавелись кодовыми замками и консьержами. Было и в этом доме несколько попыток навести порядок, но все они так или иначе провалились. Кодовые замки без конца кто-то срывал, консьержки оказывались пьянчужками, а единственная нормальная консьержка-пенсионерка умерла прямо во время ночного дежурства. С тех пор подъезд стоял неохраняемым, и по вечерам здесь начали собираться теплые компании любителей алкоголя и наркотиков.

Ирина осторожно пробиралась впотьмах, боясь наткнуться на чей-нибудь лежащий организм, погруженный в пучины наркотического бреда. Она уже привыкла загодя доставать ключи, выставив самый большой и острый, от ригельного замка, вперед, наподобие стилета. Этот ключ давал ей пусть ложное, но чувство защищенности.

Она уже открыла свою дверь, уже почти захлопнула ее за собой, но чья-то тень метнулась от стены, просочилась вслед за нею в квартиру, обхватив сзади одной рукой, обездвижив, второй же закрыв ее готовый вскрикнуть от ужаса рот:

– Тссс…

Удивительно, как быстро в голове проносятся мысли в минуту опасности. За какое-то мгновение Ира успела вспомнить и подумать о многом. Превалирующей оказалась мысль: наконец-то!