Ольга была у него не первой студенткой. До нее на этих матах успели покувыркаться еще трое. Однако, как водится, людская молва многократно преумножила его «подвиги», и по слухам выходило, что физрук не пропустил буквально ни одной юбки.

В пединституте, в этом «бабском батальоне», Кеба работал уже четыре года. Поначалу, испугавшись грозных предупреждений Мининзона, игнорировал многочисленные знаки внимания студенток. Опасался вылететь с работы. Потом понял – не такая уж она хорошая, эта работа, чтобы цепляться за нее, воздерживаясь от соблазнов, подстерегающих на каждом шагу. А раз так – зачем отказываться от того, что само плывет в руки?

Однако не наглел. Впрочем, даже не в этом дело. Неприятно чувствовать себя «мясом». А именно так смотрели на него студентки. Как на быка-производителя. Скороспелки-акселератки вели себя нагло, откровенно предлагая себя: ну на меня, ну возьми, ну скорее!

На такие призывы он не отвечал. Важно было хотеть самому. А таких, от кого трудно отказаться, набралось всего трое.

Как раз на третьей и случился крупный «залет». Вернее, «залетела» она, но вместе с нею и сам Кеба. Едва жениться не пришлось. К счастью, вовремя выяснилось, что беременность была скорее мечтой, нежели реальностью, и все удалось спустить на тормозах. Однако поволноваться довелось: влюбленная дурочка грозилась поставить в известность деканат.

С тех пор Гене даже думать о студентках не хотелось. А те, наслышанные о его «подвигах», наглели все больше, практически вешались на шею – благо, занятия физкультурой способствовали более-менее близкому контакту с преподавателем.

И вдруг посреди этой безликой наглой массы обнаружился бриллиант чистой воды. Вернее, это потом уже он понял, что Оленька – бриллиант. Сначала принял за такую же хищницу.

По крайней мере, глазками она стреляла ничуть не хуже остальных – из-за этого он чуть было не зачислил ее в разряд беспринципных, вечно голодных дур, ищущих приключений. Немало времени ему понадобилось понять, что Оленька – другая.

Начать с того, что на фоне дебелых скороспелок она выглядела сущим ребенком. Не стройная – скорее, недооформившаяся, совсем-совсем хрупкая. И личико детское: беленькое, гладкое. А глаза… Потом и сам удивлялся: как сразу не разглядел в ней сокровище? Как мог пропустить эти глаза? Чистые, наивные. Распахнутые широко-широко, будто от удивления. Четверокурсница, а выглядела не старше восьмиклассницы.

Однако были в ней какие-то странности, непонятности. Например, как такая скромная девочка умудрилась вести себя не хуже прожженных шлюшек? По крайней мере, приемчики применяла все те же. С другой стороны – а как еще она могла привлечь его внимание – он ведь не замечал ее три с половиной года! А она ни одного его урока не пропустила. Где были его глаза?! Так что приемчики эти, хоть и избитые до пошлости, вполне себя оправдали. Наверное, иначе ничего бы не получилось.

* * *

Казанцевой оставалось лишь радоваться за подругу. И еще удивляться: ни один ухажер у той до сих пор не задерживался более чем на три недели. С Кебой же подруга днюет и ночует без малого полгода. Грандиозная победа над мужиком! Пожалуй, попался физрук на Ольгину удочку конкретно, заманила своими глазками наивными.

Она на самом деле радовалась за Ольгу. А еще… Еще немножко завидовала. Чуть-чуть, самую малость. Ворочался червячок в душе: почему, ну почему они все так легко попадаются на Ольгин крючок, но никто не обращает внимания на Маринку? Почему такая несправедливость? Чем она хуже? Она ведь уже давно перестала быть недоразумением в юбке, даже самой себе стала нравиться – а уж Маринка к собственной внешности всегда относилась крайне критически. Почему же мужчины на нее не реагируют? Будто она какая-то дефективная.