Арифметика подлости - Татьяна Туринская (2016)

– Сука! Ты чего жопой крутишь перед моими мужиками? Это ты мне пытаешься доказать, что тоже чего-то стоишь, мне, да? Ты, курва, лучше бы денег в дом принесла – вот тогда бы я поверила, что ты уже выросла. Тогда бы я поверила, что ты чего-то стоишь. Тебе двадцать три, ты же перестарком скоро станешь! Тебе замуж надо, а ты все ходишь, моим кобелям жопой подмигиваешь. Да ты, гнида, знаешь, что без них нам с тобой завтра жрать нечего будет? Мы от голода загнемся, доулыбаешься, сука! Сколько я тебя кормить должна? До старости? Это ты, ты должна меня кормить, дрянь неблагодарная! Я на тебя двадцать лет на спине пахала, а ты моих кобелей отбиваешь? Думаешь, так хороша, да? Ни хрена подобного! Молода – да, только молодость твоя ни копейки не стоит. Не забывай – пока что я тебя кормлю, пою и одеваю!

Тяжелыми словесами мамаша удовлетворялась редко. Все норовила швырнуть что-нибудь в неблагодарную дочь, а то и банально отстегать чем под руку попадет. Чаще всего тряпкой: едва очередной мужик за дверь выскочит, вышколенная дочь тут же принимается подтирать следы его пребывания: стол, мебель, полы. Чтоб духу кобелиного в доме не осталось. Мать приучила. Только зазевайся с уборкой, только оставь где хоть пятнышко, хоть пылинку – не рада будешь, что на свет родилась.

Выхватив грязную тряпку из рук дочери, Галина Евгеньевна вкладывала в нее весь гнев, хлеща несчастную и вдоль, и поперек, норовя попасть по лицу, чтоб сильнее унизить.

– Брысь из дома, и чтоб до двенадцати духу твоего здесь не было! Только улыбнись, паскудница, еще кому-нибудь – придушу собственноручно! Рожу-то вымой – что люди подумают? Золушка нашлась.

Обычно сборы у Ольги много времени не занимали: за долгие годы привычка выработалась. Смыть с лица грязные потеки от тряпки, накинуть одежонку по сезону, и скорей из дому. А в спину неслось:

– Когда ты уже замуж выйдешь? Мне нужно свою жизнь устраивать, мне надоело на тебя пахать, дрянь неблагодарная!

К скандалам дочь привыкла с детства. Галина Евгеньевна никогда не отличалась особой мягкостью. Да что там особой? Ольга не помнила, чтобы даже в раннем возрасте мама приласкала ее, похвалила, слово доброе в ее адрес сказала. Вернее, она-то хвалила, гладила дочь по светлой головушке, но только в присутствии посторонних, напоказ – она хорошая мать, добрая, ласковая, да заботливая. Любит доченьку свою единственную, кровинушку родную, брошенную папашей-подлецом в почти младенческом возрасте. Едва исчезали посторонние взгляды, тут же в адрес «кровинушки» неслись маты и злобные оскорбления. Причем повод для скандала Галине никогда не требовался – гнев приходил сам по себе. Потому что «ходят тут всякие, заботы требуют».

Привыкнуть-то Ольга привыкла, да бояться матери не перестала. Не реагировать на ее истерики тоже не получалось – попробуй не отреагировать, когда тебя, как щенка нашкодившего, грязной тряпкой да по морде. И неважно при этом, чувствовала ли дочь за собой вину, нет ли – все равно порция «материнской ласки» неминуема.

До сих пор боялась до обморока, несмотря на уже давно не детский возраст. Боялась гневных слов, тяжелой материной руки – увы, тряпкой по морде та не ограничивалась, ремень и теперь, когда дочь стала, казалось бы, взрослой, висел на виду грозным напоминанием, переброшенный через дверь кухни.

Боялась Ольга до умопомрачения. Подружка Маринка – и та боялась. Правда, той доводилось бывать лишь свидетельницей профилактических бесед матери с дочерью. Она и не догадывалась о том, что происходит в ее отсутствие. Впрочем, Ольга не любила приглашать к себе гостей, а потому чаще всего они сидели у Маринки – там им ничто не угрожало.