И тут на горизонте нарисовалась Конакова. Ее он не сразу заметил. Были претендентки и поярче, и поэффектнее. Лишь когда призывные ее сигналы стали слишком назойливыми, оценил: ничего девочка, симпатичная. Не красавица, нет: светленькая, бледненькая, тоненькая. На фоне дебелых однокурсниц с грудью от третьего номера и выше она выглядела сущим подростком. Только вглядевшись внимательно можно было увидеть ее достоинства. Неброская красавица. Такие обычно расцветают поздно, зато цветут долго.

Вообще-то Кеба предпочитал другой тип женской красоты. Ему подавай огонь и пламя, чтоб только взглянул – и сердце ухнуло куда-то. Вернее не столько сердце, сколько… В общем, все равно к тому месту все и сводилось: хоть сердце туда ухает, хоть кое-что более прозаичное там происходит. Мужская сущность – скажем так, чтоб не слишком грубо.

При взгляде же на Конакову мужская Генкина сущность не то чтобы молчала, но и кричать не собиралась. Так, тявкнет что-то невразумительное, и затихнет. Да и с формами не все у нее в порядке было. Не сказать, что вообще безгрудая, но сравнение с другими студентками по этой части безнадежно проигрывала.

Чашу весов в ее сторону перевесили разве что тактильные ощущения. Все решил прыжок через коня. По обыкновению Кеба подстраховывал студенток на соскоке. Конакова прыгнула не слишком удачно, при приземлении завалилась на бок. Если бы не он – непременно упала бы.

Она и так упала. Но не на пол – прямиком в Генкины объятия. Опять же не в новинку для него: сколько дурех уже испробовали этот прием! Но у Конаковой это явно произошло случайно – Кеба почувствовал бы неискренность. И прижалась она к нему не как к вожделенному предмету – как к спасителю. Ее губы оказались у него под подбородком, и от неожиданности, от двусмысленности положения она замерла, только дышала горячо и часто ему в шею, мелко-мелко, будто сейчас расплачется.

Вот тогда и дрогнула Генкина сущность. Та, что в спортивных штанах не слишком надежно пряталась от хищных студенток. С того дня и стал отвечать на ее взгляды. Самому смешно было: с такой наивностью его еще никто не клеил. Уверен был – девственница. Но девственница упорная – долгонько она его глазками поедала.

Не удержался Гена… Злился и на себя, и на Конакову – ведь решил же больше не прикасаться к студенткам! Он бы спокойно прошел мимо, если бы не удивительное сочетание наивности и плотской жажды.

В общем, битву он проиграл с треском. Но за это Конаковой пришлось заплатить сполна. Никаких дежурных комплиментов, никаких нежностей. В конце концов, он не зазывал ее в свою каморку. Сама пришла, сама плотненько прикрыла дверь, недвусмысленно провернув в замке ключ.

Памятуя о недавнем скандале, первым делом Гена предупредил:

– На беременность не лови. Насиловать я тебя не собираюсь, а добровольный секс не предусматривает ответственности. Устраивает такой расклад?

Видимо да. Потому что на хамское по форме предупреждение она отреагировала на удивление спокойно. Он был взбешен: куда катится этот мир, если совсем юное ангелоподобное создание не шарахается от таких слов, не бежит прочь. Гена был уязвлен: она казалась хрупкой и чистой, а на деле такая же, как остальные? Что ж, тогда он не будет с ней миндальничать. Она получит то, чего заслуживает.

Без слов усадил ее на стопку матов. Реснички затрепетали в испуге. Однако же не убежала, покорно ждала продолжения.

Обладательница наивных глаз оказалась женщиной. Вернее, женщинкой – неумелой, стыдливой. Его это не оскорбило, нет. Но почему-то стало обидно: такая наивная, такая стыдливая, а под мужиком уже побывала. Все они одним миром мазаны, все отдаться торопятся, аж спотыкаются.

Попользовал девчушку, и до свидания: иди, милая, дальше, ищи любовь высокую и чистую в другом месте.

Но девочка не поняла. На следующих занятиях снова смотрела влюбленными глазками, вроде для нее что-то значил тот бессмысленный половой акт.

Хочешь повтора? На!

Еще? На еще!