Арифметика подлости - Татьяна Туринская (2016)

Но как на ней жениться, когда от нее у него уже давно ничего нигде не шевелится – ни в голове, ни в сердце, ни тем более в душе. Даже в штанах – и то полный игнор. Впрочем, это как раз наименьшая из проблем: после свадьбы из его жизни уйдет Маринка, и тогда снова все зашевелится по-прежнему.

Но о том, что Маринки не станет, думать не хотелось. И о «после свадьбы» не хотелось. Как и самой свадьбы.

С другой стороны, приготовления к торжеству давали ему возможность побыть с Маринкой. Раньше Оленька постоянно была рядом. Теперь же забегалась, захлопоталась так, что только ночевать и приходила. Зато ночевала всегда у него – как подали заявление в загс, перестала прятаться от матери. Жили вроде вместе, но как-то врозь.

Он и сам теперь дома лишь ночевал. Во-первых, до позднего вечера не отпускал Маринку. Во-вторых – домой теперь шел, как на Голгофу. Каморка теперь его дом. Только там он чувствовал себя в своей тарелке, самим собою. Потому что женщина рядом была та, которую он желал не только телом, но и сердцем. А разум вопил истошно: беги от нее, Генка, она прокаженная! Нельзя любить слишком доступную женщину.

А он и не любил. Ему было просто хорошо с ней. Просто лежать, просто молчать. Просто целовать ее в каждую веснушку. Иногда она забывала о цинизме, и тогда становилась Идеальной Женщиной. Они подолгу мечтали, как Гена наберет группу пацанов, и поведет их к заветной цели. С ней он даже мог разоткровенничаться: если бы его воспитанник взошел на пьедестал, и в его честь звучал бы гимн России – не удержался бы от слез. Смахивал бы их тайком, чтоб никто не заметил. Маринка не стала ничего говорить, только провела пятерней по его волосам, задержавшись в них, и он почувствовал, что она бы тоже плакала в эту минуту. За тысячи километров от него плакала бы, радуясь чужому, казалось бы, успеху.

Именно эта ее молчаливая поддержка подтолкнула его к окончательному решению: заканчивается семестр, и он подает заявление. Хватит растрачивать себя на ерунду, пора заняться настоящим делом. «Выгуливать» студенточек по залу найдутся другие желающие, а у Генки есть более высокие цели в жизни.

Забывал о Маринкином богатом прошлом, о ее цинизме и слишком легком отношении к жизни. Начинал путаться: казалось, что распутница не Маринка, а Оленька. Ведь Маринка никогда не домогалась его. Не отказывала, да, но это ведь совсем другое. Оленька же именно домогалась. Сначала взглядами привлекала к себе внимание, потом… Да что там – она ведь только об этом и может говорить! Как хочет его, как ей с ним хорошо, как давно они не занимались сексом, и это совершенно нечестно с его стороны оставлять ее «без десерта».

Чтобы не вспылить – ведь правду говорила, а правда глаза ест – приходилось отшучиваться: мол, «напотом» берегу, чтоб в брачную ночь показать, где раки зимуют. А чтоб продемонстрировать настоящий класс – нужно хорошенько проголодаться. Видел по ее глазам – не верит. И ненавидел за неверие, а еще больше за ненасытность.

Снова казалось: он все перепутал, это Оленька у него распутная баба, а вовсе не Маринка! Но тут же осаживал себя: нечестно так. Сам же распалил девку, «раскочегарил» так, что не потушишь теперь вовек. Стоит только вспомнить, какой она в его руки попала. Практически девственницей: неопытной, стыдливой. Когда он трусики с нее в первый раз снимал – чуть в обморок, бедная, не рухнула! Это что, была игра? Ну хорошо: смущение, обморок – сыграть можно. Но она же была красная, как рак! Разве можно покраснеть по собственному желанию? Нельзя. Значит, ее смущение и полуобморочное состояние – правда. Значит, у нее действительно до Гены был один неудачный опыт, то есть можно считать, что он у нее первый. Значит, все ее постельные успехи – его достижение. Вот она, тренерская жилка. Натренировал на свою голову – теперь воротит от ее постоянных притязаний.