Поцелуй небес - Людмила Бояджиева, Ольга Арсеньева

Совершая эти маленькие интимные упражнения перехватом рук на плечо Амира, оттуда подсадкой под зад на гребень стены – Ванда не могла удержать тихий смех – приключение начинало ей нравиться.

Уже в машине, несущейся по темному шоссе к Зальцбургу, она рассказала, что ночью вдруг прибыл нежданный гость, назвавший себя другом Амира и потребовал немедленного отъезда Ванды в его компании в некое место "для встречи с другом, находящимся в опасности".

– Я уже думала, что больше не увижу тебя. И не увидела бы – ведь только за пять минут до твоего появления посадили на цепь свирепых волкодавов, чтобы впустить в дом ночного гостя. Собаки разорвали бы тебя в клочья! – Ванда прижалась к плечу своего спутника, не сводящего глаз с дороги.

– Это я у же не надеялся увидеть тебя после того… Ну, дело в том, что гадалка предсказала мне черные дни… Я разыскал тебя, а когда увидел в холле этого господина, решил, что тебе лучше быть подальше от него. За ним числятся плохие дела. – Амир излагал ситуацию без всяких эмоций, будто речь шла о повседневных заботах. Он не имел права, да и не хотел пугать Ванду и уже решил, как поступит дальше: спрячет женщину в надежном месте и предупредит ИО о готовящемся на нее покушении. Организация предъявит убийцам ультиматум о неприкосновенности госпожи Динстлер, гарантируя ее молчание. Сейчас же необходимо было оторваться от весьма опытного преследователя. Амир не сомневался, что шум воды в апартаментах Ванды мог ввести его в заблуждение максимум на двадцать минут. Учитывая сложную переправу через ограду, следовало предположить, что серебристый "опель" уже висит на хвосте у БМВ. Если только убийца не передумал или не свернул на другую дорогу.

Как всегда в ситуации повышенной опасности Амир почувствовал прилив сил и обострение ощущений. Древний инстинкт бедуинов наделял его сверхзоркостью и сверхчутьем в ситуации охоты – не важно идешь ли ты по следу хищника, или он рыщет за твоей спиной. Кровь пульсировала с удвоенной силой, нервы трепетали, на сосредоточенном лице лежала печать покоя.

Впереди, в бархатном мраке, светились леденцовой россыпью габаритные огни легковушек и трайлеров, на встречной полосе с ракетным свистом проносились редкие автомобили. Где-то на холме, описывая танцевальный полукруг, двигалась подсвеченная прожекторами, вытянутая в небо церковь, будто парящая над темными перелесками и спящими деревеньками. Ночь летела навстречу – огромная, опасная, колдовская.

Амир резко прибавил звук, поймав на радиоволне вкрадчивые переливы мандолины, начинающие тот самый, популярный в России семидесятых вальс Нино Ротта к невиданному тогда еще советским человеком кинофильму "Крестный отец". Музыкальные фразы наливались силой, ввинчиваясь в душу, незаметно вступил оркестр и мощным фронтом двинулся в наступление… Прошлое вернулось, обманным жестом иллюзиониста переменив декорации: по сторонам темнел заснеженный ельник, черный лимузин катил молоденького Амира и нарядную Ланку в сияющий "Метрополь" – прямо в жадные объятия Хосейна. Как бы поступил он теперь, зная последующий ход событий? Приказал бы шоферу развернуться и мчать подальше от Москвы? Попросил бы в СССР политического убежища и, женившись на Ланке, стал бы давать уроки арабского студентам Института восточных языков, скрываясь от гнева Хосейна? Да нет – он и теперешний, поступил бы точно так же, потому что навечно вытравлена в его сознании преданность Господину. Несмотря на то, что до скончания дней, не перестанет терзать его страсть к этой женщине – той, что под новым именем и в новом воплощении сидела рядом с чувственной отрешенностью, глядя на несущуюся навстречу ночь.

– Я хочу помочь тебе. Ты должна слушаться меня. Ты всегда слушалась меня, Лана, – сказал Амир, и даже не спохватился, спутав имена. Ванда посмотрела на него с грустью сомненья:

– Ты все это делаешь ради той, другой, чью фотографию мне показывал?