Раз уж на то пошло, она также ненавидела и Питера Мэдсена. Её заместитель был дома — в постели с женой. У него есть человек, помогающий смыть зловонный запах смерти и беспощадных решений. Жена, которая, чёрт возьми, слишком много знает, но с этим ничего нельзя поделать. Если Изобел нужен Мэдсен — а он ей нужен — то придётся мириться с осведомлённостью Женевьевы Спенсер. И если уж Питер полностью доверяет своей жене, то же приходится делать и ей, потому что Питер верил на все сто очень немногим.

Мадам Ламбер повернулась, погасила сигарету и приоткрыла окно, чтобы проветрить офис, прежде чем приедет Питер. Изобел ненавидела курение, сотню раз пыталась бросить, но в такие дни, как вчера, привычка опять брала над ней верх. «Могло быть и хуже», — подумала мадам Ламбер. Люди, с которыми она когда-то начинала работать, уже или пили по-чёрному, или принимали наркотики, или же превратились в бездушных тиранов, злоупотреблявших служебными полномочиями, как Гарри Томасон. Хорошо, что её душа ещё болела. Это доказывало, что под той бесчувственной оболочкой, которую она довела до совершенства, еще оставалось хоть что-то человеческое.

Резкий ветер вихрем ворвался в её кабинет, и Изобел задрожала, но не стала закрывать окно. Внутри она уже заледенела, так что температура снаружи не имела значения.

Они с Питером спорили о девушке, но оба знали, что, в конечном счёте, выбора у них нет. Сохранить ей жизнь — значит поставить весь мир под угрозу. В случае необходимости мадам Ламберт умела принимать трудные решения. Саммер Хоторн понятия не имела, почему так опасна и почему непременно должна умереть. Но даже если бы она знала об этом, ничего бы не изменилось.

Хана Хаяси оставила ей урну, сообщив о месте, где расположены руины древнего храма. Сиросаме нужно и то, и другое, чтобы завершить свой ритуал… Безумный обряд, который станет сигналом для начала Армагеддона или же чего-то очень похожего, что смогут претворить в жизнь один могущественный маньяк и сотни тысяч его последователей.

История человечества свидетельствует о том, что подобный расклад может привести к катастрофическим последствиям.

Она не сомневалась, что Такаши О’Брайен сделает всё, что необходимо. Он такой же реалист, как и все они. В сумрачном мире Комитета не выжить, если не смотришь на вещи ясно и бесстрастно и не делаешь трудный выбор. Саммер Хоторн — лишь ещё один сложный выбор в его послужном списке; выбор, который Така сделает, не моргнув глазом.

Конечно, подобные решения не могли не сказываться. Питер больше не мог работать в «поле», в то время как другие оперативники умышленно вели себя беспечно, подставляясь под пули. Прочие превращались в холодные, бездушные машины. И никто — даже Питер Мэдсен — не знал, что бурлило внутри самой Изобел.

Она откинула светлые волосы со своего прекрасного лица. Догадаться, сколько же ей на самом деле лет, было трудно — по роду занятий агенты пользовались услугами лучших пластических хирургов, — и мадам Ламбер знала тот образ, в котором представала перед окружающим миром. Хорошо сохранившаяся красота, возраст от тридцати пяти до шестидесяти, лучшее лицо, какое только купишь за деньги. Если бы кто-то увидел её обнажённой, то тело показало бы, что всё это ложь… Но пока никому не представилось такого случая.

Сейчас же мадам Ламбер чувствовала себя девяностолетней старухой… такой же уродливой, как и сумятица внутри. Так больше нельзя. Подобные решения были частью её повседневной жизни; нельзя позволить им погубить себя. Саммер Хоторн должна умереть, и точка. Всё просто.

Мадам Изобел Ламбер вновь потянулась за сигаретами — равнодушная, практичная, хладнокровная. А если рука её и задрожала едва заметно, то этого никто не увидел.