Сороковые... Роковые - Надежда Михайловна (2016)

Следующим днем, на улице по недосмотру ездового, молодого солдата, случился затор, сцепились колесами две телеги, везущие раненых. Солдат, вместо того, чтобы попытаться сдать назад, изо всей дури хлестнул устало бредущую лошадь, увидевший это Никодим не выдержал, выскочив, потрясая сухоньким кулачком, он орал на всю улицу, наступая на опешившего высокого солдата:

— Ты што эта делаешь, а? Эта же животина, зачем её бить, ежли сам дурак? Ты пошто над ей издеваться задумал, я тебя, сосунка щас… — распалялся он, воробьем наскакивая на ездового.

— Что за шум? — К ним подходил усталый весь какой-то пропыленный, капитан.

— Ты гляди, што он с животиной делает, а? Это ж чистое вредительство!

— Никодим, огладил всхрапывающую лошадь по морде. Сунул ей яблоко, вытащенное из кармана штанов, (надо сказать, Никодимовы карманы были широко известны в деревне: худенький дед таскал в своих карманах много всякого пользительного, проволочки, зажимы, были и болтики, и гвозди, моточки веревок, кисет с самосадом, кусочки сапожного вара). Глафира, затеявшая стирку, всегда ругалась на него:

— Убирай к шутам свои склады из карманов!

Гринька, тоже переняв привычку деда, ходил с постоянно раздутыми карманами, подбирая все, что могло пригодиться.

Никодим, ругаясь и пуская матюги, как-то ловко с помощью второго ездового расцепил колеса.

Капитан устало сказал: — Спасибо, батя! Убило у нас ездового-то, а это молоденький новобранец из Москвы, лошадей даже не видел никогда. Да и некого больше поставить.

К ним спешил местный врач, Самуил Абрамович. — Товаришч капитан, я местный врач, — картавя проговорил он, — разрешите осмотреть раненых?

Тот обрадовался: — Да, буду очень вам благодарен!

Набежавшие и охающие бабы тут же стали помогать доктору. Самуил Абрамович, разменявший шестой десяток, очень переживал, когда в военкомате его завернули по причине многих лет. Схоронив в сороковом году свою шуструю Розу Яковлевну, не имея вестей о единственном сыне, арестованном ещё в тридцать шестом, он, не сильно разговорчивый, стал совсем замкнутым. В деревне его любили, он лечил всех — и людей, и животных, только с его помощью выжил Волчок, сначала обессиленно рычавший при перевязках, а потом благодарно лизавший ему руки. Вот и сейчас — бабы, осторожно вытаскивая молоденького бойца, приговаривали:

— У нас чудо-доктор, он тебе поможет, и мы, милок, ешчё на твоей свадьбе погуляем.

Говорили здесь на смеси трех языков, много было слов украинских, но больше было белорусских. Щ произносилась как Шт, Ф как Хв, вот и были у них Хведи, хвантазии и проч. Самуил Абрамович, занимаясь любимым делом, повеселел, к вечеру все раненые были осмотрены, перевязаны, накормлены.

— Товаришч капитан, надо поговорить.

— Да, слушаю Вас, доктор? — Долго отмывавшийся капитан, смывший всю пыль, оказался совсем не старым..

— Простите, сколько Вам лет?

— Двадцать семь.

— Доктор покачал головой: — Боже, Боже, что делает людей такими жестокими? Извините, я думал, вам за сорок. Да… не о том речь. Вот, тот молоденький мальчик, — он указал на самого тяжелораненого, — точно не вынесет тряски, его надо бы оставить!

— Доктор, вы не знаете что делают немцы с такими? Да и с вашей, простите, национальностью? Довелось нам увидеть расстрелянных мирных и раненых.

— Знаю, батенька, потому и прошу: возьмите меня с собой, опыта моего, сорокатрехлетнего, на раненых хватит, обузой во всяком случае не буду, да и винтовка Мосина мне знакома не понаслышке. Чем здесь быть уничтоженным этими нелюдями, лучше погибнуть среди своих, да и когда это будет, а польза от меня, как видите, есть. У меня, простите за такие слова, впервые со дня смерти жены интерес проснулся, в хорошем смысле слова. Я ещё поборюсь с костлявой за жизнь этих мальчиков.