Мы странно встретились - Анастасия Дробина (2008)

Софья послушалась. И стояла молча, глядя в окно, на снова потемневший двор, пока антрепренер бегал вокруг нее, что-то невразумительно бормоча себе под нос. Ничего ободряющего для себя Софья в этом бормотании не слышала и на просьбу Гольденберга пройтись сделала это как механическая кукла, ничуть не заботясь о впечатлении. Про себя она уже понимала, что ничего из этого не выйдет.

— М-да. — Гольденберг снова взобрался на стол и склонил набок голову, уныло разглядывая Софью. — Скажите, пожалуйста, барышня… Может быть, вы петь умеете?

— Умею, — холодея от собственной наглости, сказала Софья. — Вы позволите?

Она подошла к заваленному разноцветным пыльным хламом фортепиано, подняла крышку, села и, взяв начальные аккорды, запела арию Татьяны из прогремевшей недавно в Москве оперы «Евгений Онегин».

В Большом императорском театре Софья не была никогда. Но сестра Анна оказывалась там часто и, приезжая в Грешневку, садилась за разбитое, расстроенное фортепиано, напевая партии из любимых опер. Как у всех сестер Грешневых, у Анны был великолепный слух и неплохой голос: с ее напева Софья знала все оперные новинки, идущие в столицах. Ария Татьяны понравилась ей больше других, и она все лето напевала ее, убирая дом, копаясь вместе с Марфой в огороде или расшивая гладью блузки или белье. Но сейчас она в первый раз пела арию в полный голос, прекрасно понимая при этом, что это исполнение вряд ли ее спасет. На самой высокой ноте она чуть было не рассмеялась: да как ей только в голову пришло проситься в актрисы, если она ни разу в жизни не была в театре и обо всем, что там происходит, знает лишь по рассказам сестры?! Софья взяла завершающий аккорд и, забыв снять с лица улыбку, повернулась к Гольденбергу. «Ну его… Сейчас прямо отсюда пойду ателье искать».

Гольденберг молчал. Молчал долго, не сводя с Софьи круглых птичьих глаз, и той уже становилось не по себе, когда антрепренер задумчиво спросил:

— Кто вам ставил голос, барышня? У кого вы занимались?

— Никто, — испуганно ответила Софья. — Со мной занималась сестра, она любит оперу…

— Хм-м… Кто же ваша сестра, позвольте узнать?

— Это не имеет значения. — Софья встала из-за фортепиано. Называть свою фамилию ей не хотелось; к тому же она вспомнила, что у нее нет паспорта, а антрепренер, возможно, захочет его увидеть.

— Позволите откланяться? Извините за отнятое время…

— Постойте, постойте… — Гольденберг нагнал ее уже на пороге. — Вы передумали?

— Н-нет…

— Ну, так вы приняты, вот же, право, наказание с этими девицами! Приходите завтра на репетицию, я представлю вас труппе. Разумеется, роли вы никакой не получите, у меня вон примы скандалы закатывают, а я ничего не могу сделать… Но статисткой — пожалуйста. Пять рублей в месяц. Вас устроит?

Софья кивнула, не веря тому, что все так удачно складывается. Пять рублей! Служба, пусть и статисткой, пусть и на подмостках! Свобода! Какое счастье, боже, какое счастье…

— Паспорта у вас, разумеется, нет? — деловито спросил Гольденберг. Софья молча кивнула. Но, видимо, на ее лице было написано такое изумление, что антрепренер усмехнулся:

— А чему вы удивляетесь? У меня почти все труппа беспаспортные, ведущий комик от полиции прячется! Такова доля актерская… Скажите, — вдруг снова забеспокоился он, — а родители вас разыскивать не будут? Вы вот сказали — сестра… Мне, знаете ли, неприятности не нужны, и так расхлебывать нечем.

Софья заверила его, что она круглая сирота и искать ее некому.

— А сестре я немедленно отпишу.

— Вот и слава богу, — успокоился Гольденберг. — Что ж, ступайте. Да… денег, я полагаю, у вас ни копейки?

Софья только беспомощно пожала плечами. Гольденберг скептически усмехнулся, нырнул в ящик стола и извлек оттуда пятирублевую ассигнацию.