Звонок телефона оборвал злые мысли, и Катя мысленно возблагодарила того, кто позволил ей наконец со всем на то основанием избавиться от Василисиных откровенностей и выбраться из-за стола, за которым она никому не была нужна. Мило извинившись, Катя пулей выскочила за занавеси и приняла вызов.

Звонила Соня — бывшая одноклассница и лучшая подруга, летом перебравшаяся с родителями на берега Невы и там же поступившая в университет. С тех пор они ни разу не виделись, хоть Соня и звала к себе в гости на каникулы, но перезванивались с завидной регулярностью, и Сонька, разумеется, была в курсе Катиных страданий по Олегу. И — что характерно — отнюдь их не одобряла.

Но сейчас Катя была так рада ее звонку, что не брезговала даже признать ее правоту. «Не пара», — как утверждала лучшая подруга, аргументируя свой вывод тем, что достойный Катерины парень никогда не предпочтет ей другую девицу и не будет смотреть мимо нее, не замечая ее неоспоримых достоинств. Катя, видевшая в Олеге средоточие таких достоинств, какие ей в себе предстояло еще воспитывать и воспитывать, спорила до дыма из ушей, но Соньку не удавалось переубедить никогда и ни в чем.

— Не гони лошадей, Сорокина! — заканчивала та каждый спор безапелляционным утверждением. — Твой принц мимо не проедет. Сама только не спугни!

Вот только Катя знала, что ее принц сидит сейчас за бордовыми шторами — так близко и так далеко, — а она понятия не имеет, как его не спугнуть и помнит ли он вообще о ее существовании.

— В «Пурмарили»? — изумилась Сонька. — Вот ничего себе, Сорокина! И каким ветром тебя туда занесло? Или тихий семейный ужин, а я мешаю?

— Ты не мешаешь, — замотала головой Катя и прикрыла трубку рукой, чтобы посторонние не услышали. — Меня Олег пригласил, и мы…

— Твой Олег? — переспросила Сонька и восторженно охнула. А потом, не давая Кате и слова вставить, спешно распрощалась, пожелав всяческой удачи и «самого длинного в жизни вечера». И отключилась. А Катя так и замерла с трубкой возле уха. Что делать дальше, она не знала. Возвращаться за стол не хотелось: от самолюбования Василисы и Руслана ее уже откровенно подташнивало, а Олег совершенно явно предпочитал их общество ее, и навязываться ему Катя больше не хотела. Что ж, она сделала попытку — и куда более откровенную, чем советовал Давыдов, — и примет поражение, не теряя достоинства. И рыдать не станет, и вешаться Олегу на шею, и обвинять его в своих обидах, как бы ни было горько. В конце концов, Олег ничего ей не обещал, и если она…

— Катюша! — он, взволнованный, показался из-за занавесей и стремительно двинулся к ней. Взял за подбородок, внимательно всмотрелся в лицо. — Что-то случилось? Плохие новости?

Катя почувствовала, как в носу безжалостно защипало. Стало ужасно жаль себя — такую несчастную, обманутую в лучших надеждах, лишенную лучшего вечера в жизни, брошенную ради двух одержимых. И почему ей так не везет?

Первое свидание…

— Все нормально, — хлюпнула она носом и задрала голову, загоняя слезы обратно. Соврала: — Отец звонил. Мне… домой надо возвращаться.

Она была уверена, что Олег сейчас скептически ухмыльнется, поинтересуется, сколько ей лет, напомнит, что она уже большая девочка, чтобы позволять себе изредка не слушаться папу, но он только очень серьезно кивнул.

— Понял, — сказал он и убрал руку. — Сейчас отвезу.

А вот тут стало совсем уже гадко. Как будто Катя подставляла Олега, срывая из-за собственных глупостей его уговоренности.

— Не надо! — жалко выдохнула она ему вслед. — Я сама доеду. Мне бы только рюкзак с кошельком…

Олег остановился, обернулся. Широко улыбнулся. А потом сделал три шага к Кате и быстро, легко коснулся губами ее губ. Она обомлела.

— Я сейчас, — очень мягко пообещал он и снова скрылся за занавесями. А Катя так и осталась стоять, прижав руки к груди и утонув в собственном восторге.

Глава 4