Значит жива! Огромный тяжеленный камень сваливается с души, и я даже не злюсь, что меня так вот сорвали и оглоушили, как мешком по голове, опять же бабушка так сказала бы… Впрочем, успокоиться полностью я всё ещё не могу, нет у меня доверия этой медсестре.

Звонит телефон. Блин, Лозман!

— Да, — говорю я негромко.

— Чего «да»? Ты где есть? Я уже пятнадцать минут жду.

— Я не приду.

Повисает пауза.

— То есть как? — оживает Лозман. — Я тебя тут жду…

— Я в больнице, мне пришлось срочно к бабушке лететь.

— Настолько, что нельзя было предупредить?

— Да, потребовали срочно приехать.

Лозман молчит несколько секунд, а потом спрашивает:

— А что там, случилось что-то?

— Не знаю пока. В общем, я никак не могу. И вообще, я тут подумала, что это мне не нужно. Идите вы в задницу Борис Маркович, ничего, что так по-свойски?

— Понимаю тебя, Дарья, — у него даже голос не изменился, матёрый гад, — но напрасно ты пренебрегаешь важностью происходящего. Ладно. Как знаешь. Хотя, думаю, тебе было бы лучше ознакомиться с тем, что я тебе покажу.

— А вам-то что за дело до меня? Из любви к ближнему стараетесь?

— Из любви к тебе.

— Я бы даже посмеялась, если бы ситуация была более подходящая.

— Короче придёшь или нет? Я могу на вечер перенести, часов на семь. В том же месте.

Пожалуй, приду. Что он мне там сделает, в конце концов? А я его порасспрашиваю. Можно ли вот только верить его словам?

— Ладно. Постараюсь.

.

Врач выходит ещё минут через десять.

На нём зелёная шапочка, зелёный короткий халат и такие же холщовые брюки. На удивительно круглом носу очки в металлической оправе, за ними не очень крупные, но добродушные глаза.

— Вы внучка Тепловой?

— Да.

— Пойдёмте со мной.

Он ведёт меня по коридору. Надо сказать, ремонт в больнице провели отличный. Всё идеально чистое, новое и выглядит современно. Мы останавливаемся перед дверью в палату.

— Как вас зовут, Дарья?

— Да.

— Я Виталий Алексеевич.

— Очень приятно.

— Мне тоже. Значит смотрите, Дарья. Бабушке вашей стало лучше.

Я громко выдыхаю.

— Вы чего такая взволнованная? Всё страшное уже позади.

— Да просто медсестра сказала, что вы требуете чтобы я немедленно приехала и не объяснила причины, даже не сказала в каком состоянии бабушка, жива ли.

У меня слёзы на глаза наворачиваются.

— Жива-жива, чуда, разумеется, не произошло, говорить ваша бабушка не будет, да и ходить без помощи не сможет, но состояние у неё стабильное. Было повторное кровоизлияние и, говоря проще, сейчас у неё вот такая примерно часть, с куриное яйцо, — он показывает мне для наглядности на пальцах, — у неё поражена. Можно сказать, что там дыра такая.

— И что это для нас означает?

— Означает, что вы вернётесь к предыдущему состоянию, а насколько долго, это вам никто не скажет. Вы сейчас сможете зайти в палату и поговорить с бабушкой. Но я просил вас приехать… Я кстати сестре сделаю замечание, чтобы людей так не пугала. Так вот, попросил приехать, потому что у нас в отделении реабилитации через три дня освободится место.

Я смотрю на него во все глаза, не понимая пока, куда он клонит.

— Я предлагаю вам поместить бабушку туда. Реабилитация длится две недели, а потом мы даём направление в санаторий, это у нас в области. Месяц. Условия там замечательные и, что очень хорошо, результаты просто отличные обычно бывают. Если вы согласны, нужно будет подписать документы. Так что сейчас можете навестить бабушку, а потом зайдите в ординаторскую.

— Да, конечно. Я согласна.